Дойл подошел к входной двери. На резиновом коврике у двери был изображен сумчатый дьявол, а под ним стояла надпись: «Берлога Мегги!» Он громко постучал. Тут же зажегся свет, словно она не спала, а все это время ждала его прихода. Через несколько секунд он услышал за дверью звук взводимого курка винчестера. «Бог мой, – подумал Дойл, – она что, спит с этой чертовой штукой?»

– Эй, это я, Тим, – позвал он.

– Какого дьявола тебе надо в такое время? – Мегги явно злилась.

Были уже привычные для Дойла три часа ночи.

– Я хочу поговорить о «Могиле поэта».

Ответом было красноречивое молчание, сопровождаемое хором лягушек.

– Ладно, – наконец сказала она. – Только дай мне привести себя в порядок.

Через несколько минут Мегги отодвинула засов, потом задвижку, и Дойл вошел внутрь. На голое тело она накинула знакомый халат с пингвинами, после сна ее волосы выглядели жирными и тусклыми. Дойл увидел кофейник, булькающий на двухкомфорочной газовой плитке в крошечной кухоньке. Эти хижины для отдыха были построены полвека назад по тогдашней последней моде: хромированная арматура, поверхности из бирюзовой формайки, отделка из светлой сучковатой сосны, теперь потемневшей от времени. Мегги жила здесь как на корабле: теснота помещения вынуждала к аккуратности моряка и напоминала Дойлу обстановку домика капитана Пита, нависавшего над другой бухтой на противоположной стороне острова. Одежда, которая не помещалась в крошечный платяной шкаф, была аккуратно сложена в ящики из-под молока, стоящие вдоль стен. Необходимый минимум посуды хранился на открытой полке над плиткой. Над узкой кроватью, стоявшей в углублении, висело большое распятие. Единственным украшением стен являлся банковский календарь, в котором определенные дни были отмечены многозначительными красными крестиками, и побуревшая, в пятнах плесени фотография с утиной охоты – ее повесил там дядя Бак еще в те дни, когда хижины только начали сдаваться.

Мегги села на мягкий диванчик и натянула халатик на колени. Она выглядела сконфуженной, после сна ее лицо было немного опухшим.

– Кофе будет готов через минуту, – зевнув, сказала она.

– Нет, спасибо.

Дойл прислонился к деревянной обшивке, всем своим видом показывая, что проходить не собирается. Эти хижины всегда вызывали у него приступ клаустрофобии: казалось, в них никогда не хватало места его плечам.

– Ты слышала, что я сказал? – Он не смог сдержать резкого тона.

Мегги кивнула. У нее был вид обиженного человека, обвиненного в преступлении, к которому он не имел никакого отношения.

– Почему ты не рассказала мне о «Могиле поэта»? – спросил Дойл, пытаясь изо всех сил сохранять спокойствие.

Мегги задумалась. Потом ответила:

– Не знаю. Сначала думала, ты в курсе. А потом, когда поняла, что ты не знаешь, не хотела говорить, потому что это было вроде нашего с Баком маленького секрета. Если он не рассказал тебе об этом в свое время, значит, у него были на то причины, я так полагаю.

– Скрытный старый ублюдок, – выругался Дойл.

– Может, он думал, что ты еще мальчишка, а мальчишки не умеют держать язык за зубами, и ты проболтаешься кому-нибудь просто так, ради красного словца. Поползут слухи типа «мать твою, закопанное сокровище», и это место наводнят разные психи с лопатами в руках. А потом ты стал старше, и он просто ждал, когда ты вернешься. Но ты так и не вернулся.

– И давно ты знаешь?

– Довольно давно.

– С каких пор?

– Почти с того времени, как мы с Баком стали встречаться, наверное. Однажды вечером он сводил меня туда. От этого места реально бросало в дрожь.

Дойл почувствовал, как внутри у него все сжалось.

– Ты была на «Могиле поэта»?

– Что-то вроде того.

– И ты… сможешь опять найти туда дорогу?

Мегги бросила на него странный взгляд.

– А ты как думаешь?

Декорации площадки для гольфа неясно вырисовывались в безлунной ночи, как языческие идолы. Опоссумы, которым якобы грозило вымирание, удирали в кустарник за ограждение. Ночные птицы одиноко кричали с болот. Мегги, в высоких болотных сапогах, спотыкаясь, брела по потрескавшейся ракушечной дорожке. Луч ее фонарика скользил по гипсовым щупальцам гигантского кальмара.

– Нам надо было включить освещение дорожки, – сказала она. – Просто щелкнуть выключателем. Это же глупость какая-то.

– Нет, – сказал Дойл.

Он не мог этого объяснить: он чувствовал себя грабителем могил, ни больше ни меньше. А каждому могильному вору нужны ночь, темнота и тишина, когда он идет на свое гнусное дело. Через минуту они стояли перед гипсовыми башнями Маракайбо. Мегги держала фонарик, а Дойл пытался плечом открыть деревянную дверь в боковой стене. Дверь со скрипом подалась, впуская их в подсобку, набитую всяким старьем для починки – рулонами пластиковой травы, трехлитровыми баллонами с распылителем от насекомых, банками с высохшей краской.

Мегги подняла руку, дернула шнур, и узкое пространство наполнилось светом стоваттной лампочки, свисающей на проводе с потолка. Дойл в смятении заморгал: в резком свете это место напомнило ему известные фотографии, сделанные при открытии гробницы Тутанхамона в Долине Царей и запечатлевшие остатки былой роскоши, сваленные как попало во времена ее расхищения.

– Вот, – сказала Мегги. – Теперь мы можем видеть, что делаем. Точнее, ты сможешь увидеть, что ты делаешь. Потому что я даже за миллион баксов не полезу в этот сортир.

Она подвела Дойла к квадрату пластиковой травы, постеленному в центре комнаты вместо ковра, и скатала его. Под ним обнаружилась деревянная плита с тяжелым черным железным кольцом.

– Это здесь.

– Что здесь? – спросил Дойл, глядя на кольцо.

– Главный люк «Могилы поэта». Правда, настоящее только кольцо. Бак сделал этот люк вскоре после того, как построил площадку для гольфа.

– Все эти годы… – улыбнулся Дойл, – все эти туристы, играющие в веселый гольф… и никто не догадывался. Они думали, что про пиратов – это так, уловка, чтобы их заинтересовать.

– Старина Бак тоже думал, что это забавно, – сказала Мегги. – У него было извращенное чувство юмора, знаешь ли.

– И что теперь?

Мегги указала на цепь и ручную лебедку от старого крана, прикрепленного к потолочной балке. Дойл протянул цепь через железное кольцо, закрепил крюк и прокрутил лебедку, пока цепь не натянулась.

– Ты бы лучше отошла, – сказал он.

Мегги отошла в сторону, Дойл взялся обеими руками за рукоять лебедки и с силой надавил. Колесо поддалось, люк с пронзительным скрипом поднялся и повис в воздухе, покачиваясь, на фут выше его ботинок. Из открывшегося лаза потянуло густым запахом глины. Из-под крышки люка выползла многоножка размером с ладонь и скрылась в темноте под старым рулоном парусины.