временный) гетман Войска Запорожского». Простое казачество, недолго думая, согласилось. Этого было на первое время достаточно Выговскому: таким образом, фактически булава, а вместе с ней и власть оказались в его руках. Но то было только предварительное избрание, учиненное малым числом казачества. Очевидно, в войске многие не сочувствовали сему избранию; притом оно произошло без ведома царского, и неизвестно было, как отнесется к нему московское правительство. Поэтому Выговский созвал на 2 октября новую и уже большую казацкую раду в Корсуни, куда съехались полковники и сотники с 20 человеками простых казаков от всякой сотни. Тут опять разыграна была сцена, заранее условленная с его доброхотами. Рада происходила в поле. Выговский положил булаву и сказал полковникам, что не хочет быть у них гетманом; а в числе причин главной выставил новоприсланные из Москвы пункты, которые отнимают у казаков старые их вольности. Затем он поехал прочь. Но судья Самойло Богданов и полковники взяли булаву и, нагнав Выговского, снова ее вручили; тот, конечно, согласился; при сем заметил, что полковники должны присягать ему, гетману, а сам он не присяжник царя, которому присягал Хмельницкий. Потом вынул из кармана медные деньги и, бросив им, сказал, что московский царь хочет этими деньгами платить войску жалованье. Из среды полковников несколько человек, с полтавским пушкарем во главе, возражали ему и настаивали на верной службе царю, говоря, что за свою вольность они будут стоять с ним заодно. Затем рада приговорила послать в Москву к великому государю и бить ему челом об утверждении нового гетмана вместе с прежними правами и вольностями Войска Запорожского. С этим челобитьем отправлены в Москву есаул Корсунского полка Юрий Миневский и сотник Коробка. Таким образом, поставлено было решение уже просто о гетманстве, а не о временном только.

Но прежде, нежели означенное казацкое посольство прибыло в Москву, оттуда отправлен был стряпчий Рогожин к Выговскому с радостным известием о рождении царевны Софьи (столь знаменитой впоследствии) и, конечно, с тайным поручением разведать о положении дел в Малороссии. Но по пути в Чигирин, проезжая Ромны, Лохвицу, Лубны, и на обратном пути стряпчий из разговоров с местными казаками, между прочим, узнал, что более всего заводит смуту миргородский полковник Григорий Лесницкий, который распускает слухи о намерении Москвы отнять у казаков их вольности, ограничить их войско десятью тысячами, а других брать в драгуны и солдаты, собирать с них десятину и отобрать все аренды на государя. Он и сотники его созывали рады, на которых явно старались отводить казаков от московского подданства и даже предлагали перейти на сторону поляков; но простые казаки и мещане не хотели их слушать и говорили, что останутся верными своей присяге. И не однажды казаки, провожавшие стряпчего от города до города, повторяли, что чернь казацкая предана великому государю и хочет служить ему правдой, а старшие «мятутся»; говорили также, что недолюбливают Выговского, а больше склонны к Хмельницкому, но за первого стоят старшие и богатые казаки. Из их же разговоров обнаруживалось, что простые казаки и мещане стоят за государя более на левой стороне Днепра, а на правой – менее и что на левой стороне казаки сочувственно относятся к слухам о намерении царя поставить на Украйне в большие города своих воевод.

Выговский на известие о рождении царевны отвечал грамотой с выражением своей радости; при сем, играя роль преданного царского слуги, уведомлял о коварстве ляхов и короля, который по отъезде Веневского прислал пана Воронина, чтобы наговаривать казаков к возвращению под польскую корону; но он якобы отвечал, что никогда не изменит его царскому величеству; уведомлял о польских военных сборах и пришествии крымской орды на помощь ляхам. Под грамотой своей царю Выговский подписался «наинижайшим подданным, повольным гетманом» Войска Запорожского. Это слово «повольный» в Москве не понравилось, и потом Выговскому было поставлено на вид, что Богдан Хмельницкий писался просто «царского величества верным слугой и подданным».

Меж тем в Москве казацких посланцев, Юрия Миневского с товарищи, подробно расспрашивали о гетманском избрании; выражали опасение о том, что на Корсунской раде не было казаков из Запорожья, и потому не затевают ли они какого бунта. Посланцы старались рассеять это сомнение и объясняли отсутствие запорожцев на раде тем, что время не позволяло ждать их прибытия и мешкать. Впрочем, прибавляли они, в Запорогах живут их же братья-казаки, приходя из городов для промыслов, или кто пропьется и проиграется, а жены и дети их живут по городам. Пытаясь устранить всякое подозрение, Миневский от имени Выговского просил, чтобы государь прислал в войско свое доверенное лицо, которое бы и созвало вновь большую раду для выбора гетмана, а выбранный принесет присягу царю на верность и получит царскую подтвердительную грамоту на свое избрание и на войсковые права и вольности. На вопрос, где лучше быть этой раде, посланцы указали на Переяслав.

Так и было сделано.

В декабре того же 1657 года из Москвы отправлен был на Украйну полномочным послом ближний окольничий и оружничий Богдан Матвеевич Хитрово с товарищи (два стольника и два дьяка).

Избрание нового запорожского гетмана случайно совпало с избранием нового киевского митрополита.

13 апреля 1657 года скончался митрополит Сильвестр Коссов, который, как мы видели, не сочувственно относился к московскому подданству Малороссии. Но под конец жизни, ввиду успехов московского оружия, когда царские войска занимали большую часть Великого княжества Литовского, он, по-видимому, примирился с этим подданством. С его кончиной, казалось, наступил благоприятный момент поставить выбор его преемника в зависимость от соизволения московского правительства и сделать решительный шаг к подчинению киевской кафедры московскому патриарху. Но Богдан Хмельницкий не счел нужным обращаться в Москву по сему поводу; он назначил временным блюстителем митрополии Лазаря Барановича, только что поставленного в Черниговскую епископию, и затем послал звать в Киев для митрополичьего избрания епископов Львовского, Луцкого и Перемышльского, состоявших под польским владычеством. Старый гетман ясно хотел показать, что считает это дело чисто малорусским, основанным на стародавних правах и не подлежащим ведению Московской патриархии. Съезд архиереев, однако, произошел не скоро: надо было получить на него согласие польского короля; болезнь и кончина Хмельницкого также задержали выборы. Только в октябре собралось в Киев высшее малороссийское духовенство, в присутствии нового гетмана Выговского. Тут голоса разделились: некоторые желали печерского архимандрита Гизеля, другие луцкого епископа Дионисия Балабана, третьи львовского епископа Арсения Желиборского, четвертые виленского архимандрита Иосифа Тукальского. Выборы были отложены до декабря или до Николина дня. Дело в том, что Выговский хотел провести своего кандидата, именно Дионисия Балабана Луцкого, которого ему указал