– Для тебя у меня тоже есть книжка, – сказал он. – В машине.

– Это – Оуэн, – представила я. – Он тоже в программе.

– Иван, – сказал Иван. Они пожали друг другу руки – по-мужски, чуть ли не злобно.

Иван взял мою сумку вместе с Оуэновым рюкзаком и пошагал впереди, везя мой чемодан на колесиках. Его серый «Опель» стоял на продуваемой всеми ветрами крыше. Оуэн и его гитара разместились сзади. Иван вручил мне тоненькую книжку под названием «ВЕНГЕРСКИЙ: Ровно столько, сколько нужно». На обложке три то ли женщины, то ли куклы в длинных юбках и без ступней балансировали, удерживая на головах бокалы с красным вином. Иван завел машину и задним ходом вывел ее с парковочного места, закинув руку за спинку моего сиденья.

Я листала разговорник. Если бы его прочел марсианин, он, пожалуй, решил бы держаться от Венгрии подальше.

«Мне нужно что-нибудь от (змеиных укусов, собачьих укусов, ожогов, воспаления десен). Мне нужен (антисептик, бинт, ингалятор). У меня (острая боль, тупая боль, ноющая боль). У меня (тошнота, головокружение, слабость, жар). У меня (проблемы с сердцем, ревматизм, геморрой). Мне больно. Мне очень больно. Боль повторяется (каждый день, каждый час, каждые полчаса, каждые четверть часа). Болит постоянно. Мне нездоровится. Моему ребенку нездоровится. Это срочно. Это серьезно».

«Унитаз засорился. Утечка газа. Водогрей не работает. У меня болит зуб. У меня сломался зубной протез. Я потерял (контактные линзы, пломбу, сумку, ключи от машины, машину, всё). Я попал в ДТП. У меня кончился бензин. У меня сломалась машина. Машина не заводится. Моя машина (в километре отсюда, в трех километрах отсюда). У меня (проколота шина, разбилось ветровое стекло). Думаю, проблема вот здесь».

«Не вешайте трубку. Тут пробка. Извините за опоздание. Я вас не понимаю. Думаю, это не так. Нет, не это. Достаточно, спасибо. Спасибо, я не могу это принять. Пожалуйста, остановите».

– О, спасибо! – я вспомнила, что нужно поблагодарить.

– Надеюсь, пригодится, – сказал Иван. – Я просмотрел массу книжек, эта – лучшая. В ней почти нет бесполезной грамматики, зато очень хорошо поясняется произношение.

Я посмотрела, как поясняется произношение. «Megkairem, hodj vaaghyoh le aw feyait aish aw for-kaat», – говорилось там.

– Можно взглянуть? – спросил Оуэн. Я протянула книгу назад. – Отлично, – сказал он. – Действительно полезная. Мне тоже надо такую купить.

Иван объяснил, где продаются такие книги. Его правое бедро покачивалось в пространстве между нашими сиденьями. Он слишком высок для этой машины. Интересно, только мне кажется, что он куда материальнее других людей, или это объективный факт? Сейчас он в шортах и, вероятно, ходит в них уже некоторое время, поскольку ноги у него загорели так же, как руки.

У въезда на шоссе мое левое колено соприкоснулось с его правым бедром. Я повернула колени к двери. Иван бросил на меня взгляд и потом снова стал смотреть на дорогу.

– Жаль, погода такая хреновая, – сказал он. – Мне хотелось, чтобы на улице было хорошо, когда я буду тебе показывать свой город.

– Думаю, твой город – красивый, – ответила я. Иван рассмеялся. Тогда я заметила, что небо почти почернело, а мы едем через пустынные места, застроенные складами и заводами.

– Эту фабрику проектировал мой дядя, – сказал Иван.

– Какую?

– Самую большую и уродливую.

Иван стал расспрашивать Оуэна о его жизни. Оуэн был аспирант-историк и сейчас работал над диссертацией об Украине, где в заглавии присутствовало слово «гегемонистский». Он сказал, что мы теперь должны называть Украину просто «Украина», без определенного артикля, поскольку «Украина» по-русски означает «Окраина», а применительно к целой стране «Окраина» звучит как оскорбление. Видимо, если произносить «Окраина» без определенного артикля, то сразу станет ясно, что это – имя собственное, семантически не связанное с иными значениями.

Иван указал на серо-голубой автомобиль, с шумом преследуемый синей тучей дыма; это «Трабант», объяснил он, машина, которую в Восточной Германии делали из картона, а двигатель ставили – от бензопилы.

– Ну, хорошо, не из картона, – уступил Иван через пару мгновений, хотя с ним никто не спорил. – Но весь кузов – из пластика.

– И не плавится?

– Нет, в том-то и проблема. Его даже нельзя сжечь. То есть, жечь можно, но дым слишком токсичен. Поэтому он считался неуничтожаемым, пока… – он рассмеялся. – Пока в Западной Германии не вывели бактерию, которая им питается!

* * *

Мы шли по открытой галерее многоквартирного дома в пригороде. Выглянуло солнце, и вдруг стало очень жарко. Потом солнце снова спряталось за тучи.

– Кажется, бабушка Питера живет здесь, – Иван остановился у одной из дверей и позвонил. Дверь открыл старик. Было весьма трогательно слушать, как Иван беседует по-венгерски. Он знает столько слов, которых я от него никогда не слышала. Я привыкла видеть, как люди пытаются расшифровать слова Ивана, а этот старик реагировал сразу – смеялся, выдавал ответные реплики.

– Нам нужна одиннадцатая, – сказал Иван, когда старик вернулся к себе.

Мы позвонили в одиннадцатую квартиру. Дверь отворилась. На пороге стоял Питер. Мы проследовали за ним в тусклую гостиную с задернутыми бархатными шторами, роялем и комнатными растениями. Там были еще две женщины – Шерил, которая тоже будет преподавать английский и которую я помнила по установочному собранию, и венгерка – примерно ровесница Питера.

Все уселись, мы с Оуэном – на мягкий диван, Питер с Иваном – в кресла напротив, Андреа, венгерка, – на деревянный стул с множеством ангелов. Шерил устроилась на ковре у рояля.

– Слушай, ты уверена, что на стуле тебе не будет удобнее? – спросил Питер.

Шерил покачала головой.

– Я тут с сумкой, – мягко ответила она.

Андреа совсем недавно вернулась в Будапешт, и теперь дает уроки английского. Бабушка Питера сейчас в гостях играет в канасту. У Дэниела мать родом из Венгрии, но сам он по-венгерски не говорит.

– А почему он не говорит по-венгерски? – спросил Иван.

– Наверное, потому что в Вермонте по-венгерски говорить не с кем, – ответил Питер.

– Мог бы говорить с матерью, – сказал Иван.

Когда он это произнес, я почувствовала вину, поскольку с матерью мы обычно говорим по-английски. Инфантильная манера, подумала я, как всё американское.

– Как дела у Юнис? – спросил Питер, который имел обыкновение интенсивно артикулировать имена, словно поправляя ошибку в произношении.

– Нормально, – бодро и в то же время грустно ответил Иван. – Всё так же.

– Она не заезжала в Будапешт?

– Нет, мы встретились в Париже, автостопом съездили в Италию и Швейцарию, а потом она отправилась домой. Всё лето будет в Кембридже учиться у Фогеля.