встреча в городе потрясла её, взволновала (как трогательно и душевно, ещё на этой

волне, разыграли они тогда Серёгу!), но постепенно Ирэн успокоилась, вернувшись в образ той

холодной фарфоровой девочки, а он в её глазах съехал к пацану со старым велосипедом без

крыльев и со штаниной, закатанной до колена. Вот причина её постоянной взыскательности.

Любой свой вопрос, любую фразу она произносит так, словно он ей что-то заведомо должен, будто

он её несомненная карманная собственность. Её самолюбие не знает предела. А тот, кто слишком

88

любит себя, уже не способен любить других.

Конечно, жизнь ломать из-за этого пока что не стоит. Ведь Ирэн просто и близко не с кем

сравнить. Таких синих глаз, как у неё, ему уже не встретить никогда. Но сапоги или туфли снимать

с неё теперь тоже не стоит. «Самолюбие есть и у меня».

– А знаешь, – говорит Роман, продолжая лежать навзничь, – читая литературу по психологии, я

наткнулся на такую мысль, что причин любви всего две. Мы любим того, кто постоянно несёт нам

добро и кто постоянно нам интересен… Ну, что касается моего добра, то ты сама видишь, как я к

тебе отношусь. А вот что касается интереса… Видимо, я тебе не интересен… Тут-то, видимо, и

вопрос. Да… Но специально я ничего делать не буду. Не мил, так не мил…

Ирэн лежит, раздумывая над его словами. А ведь формула чувства, о которой он говорит, и в

самом деле верна. Если вспоминать все свои прошлые отношения, то в них и впрямь не хватало

или того, или другого. А как с Романом? Конечно, большего добра, чем от него, она не видела ни от

одного мужчины. Дай-то Бог, чтобы все мужчины так относились ко всем женщинам. А вот

интересен ли он? И тут, пожалуй, больше да, чем нет. Он пытливый, неожиданный, «сюрпризный».

Так в чём же тогда дело? Почему она любит его не так глубоко, как хотелось бы? Если бы в его

формулу какой-то ещё третий пункт… Конечно, Роман добрый, заботливый, внимательный, но

чего-то в нём всё-таки не хватает. Перца что ли, какого-то… Беспомощный он… Переживает, что не

может ничего стоящего сделать для семьи, что живёт на готовеньком, но ведь и в самом деле,

сделать-то не может. Конечно, ей надо сказать: «Да ладно, не забивай голову, я и сама на всём

готовеньком родительском живу. Всё со временем получится…» А вот почему-то не говорит. Как ни

странно, но он своим настроением, что способен на большее и её заразил…

На этой неопределённой подвешенности и заканчивается их ночной разговор.

От внезапного открытия нелюбви любимой женщины душа Романа со стоном проседает, как

скрипнувший надорванный мост, однако самолюбие, ущемлённое ещё боольшим самолюбием

жены, через какое-то время привыкает и к жизни на первом этаже. Любовь способна укротить ещё

и не такую гордыню. Да, Голубика холодна, да, она зовёт его лишь по фамилии, но она всё равно

остаётся лучшей, богиней. Тем более, что иногда её заносчивость и высокомерие кажутся не

более, чем маской. Ведь у тела-то её никакой маски нет. Под одеялом Ирэн прижимается ласково и

мягко. Там она настоящая. И, пожалуй, это стоит того, чтобы снисходительно не замечать её

дневной отстранённости. Конечно, ничего привлекательного в этой искусственности нет, однако тут

хватает и того, что за день их души не разлетаются дальше, чем сближаются по ночам.

И всё же, как ни уговаривай себя, но признание Голубики в нелюбви похоже на ядовитое семя,

брошеное в душу и болезненно разбухающее там. Подавленность и чувство униженности

становится с каждым днём всё тяжелее. «У неё ко мне всего лишь дружба, – ущемлённо думает

Роман, – а я, дурак, привязался к ней, как телок, и уже просто не могу без неё. Но это совсем не по

мне. Она сильнее меня своей холодностью. Что ж, если слабым и зависимым меня делает чувство,

то пусть оно исчезнет совсем или хотя бы уменьшится. Надо просто уровняться с Ирэн,

приглушить свои душевные порывы…» Задача эта, конечно, не из простых. Тем более, что решать-

то её ой как не хочется… Но если надо – значит, надо. Во-первых, следует перестать ежеминутно

думать о жене. Сразу, как только она вспомнится, тут же переключаться на что-нибудь

постороннее. Всякую мысль о ней обрывать, любому тёплому, чувственному воспоминанию не

позволять разрастаться. Кроме того, хорошо бы увидеть Голубику как-то иначе, в другом облике, в

другом образе. Вот взять и придумать ей какое-нибудь обидное прозвище. Только какое? Оно

должно быть таким, чтобы подавляло, нейтрализовало самую сильную черту её внешности – синие

глаза. Пусть в прозвище эта деталь будет как-нибудь обидно, высмеивающе повёрнута.

Уже сама по себе задача посмеяться над самым красивым для него кажется Роману

кощунственной. Но надо же что-то делать, надо же как-то справиться с собой. Через три дня

прозвище находится. И поначалу Роману от него не по себе. «Курица Синеглазая» – так оно звучит.

«Вот тебе! – мысленно говорит он жене, даже чуть злорадствуя. – Теперь ты для меня просто

Курица Синеглазая!» Однако ж, чуть привыкнув к этому новому образу, Роман теряется: чёрт

возьми, так ведь даже эта фантастическая синеглазая курица кажется привлекательной! Так и

хочется сказать не «курица», а «курочка». А это уже и вовсе не обидно.

И всё-таки придуманный ход хотя бы немного, да работает на понижение Ирэн. Прозвище

вызывает усмешку, что уже хорошо. «Никуда ты, жёнушка, не денешься, – несколько принужденно

злорадствуя, думает Роман, – я заставлю тебя спуститься в моей душе на несколько ступенек

вниз». Конечно, быстрей всего чувство можно было бы уменьшить переключением на другую

женщину (когда в период Большого Гона с Романом случались небольшие, локальные, так сказать,

увлечения, то он этим приёмом легко уходил в отрыв), однако здесь всё иначе. Он не отказывается

от Голубики, а хочет стать сильнее её…

В программу обустройства самостоятельной жизни у Ирэн входит и возвращение прежней

дружбы с друзьями по институту.

– Вот здесь-то я и училась, – говорит она однажды, кивнув на низенькое крылечко пединститута,

мимо которого они идут.

89

По этой улице они ходят постоянно, но в этот день, не такой жаркий, как обычно, с множеством

мелких облачков, будто нащипанных из крупного облака, Голубика в минорном настроении.

– Это корпус факультета иностранных языков, – поясняет она, – именно здесь собрана вся

элита института… Не усмехайся – так считают сами преподаватели. На этом факультете самый

высокий уровень интеллекта. На физкультурном, к примеру, он практически нулевой.