— Так вот, молодой человек, из всего мной увиденного на этом пути я вполне утверждать смею, что и в будущее легко прозреть можно, до самых ничтожных деталей, а равно и в прошлое. Но всё это не камень, однако, не мёртвая сталь. И там и здесь перед вами скатерть живейшая, и там и здесь путей да мелких дорожек без числа. Кто видит дорожки-то эти, тот всегда поправку внести может; здесь ведь чуть-чуть лишь руслице подвинул, а ручеёк свой ток лёгкий уже и напрочь поменял, была одна вариация, а стала совсем даже перевёрнутая, или просто иная. Но до такого дела, Костя, ой как не многие сподобятся — те лишь, кто во всей зыбкости и переменчивости также и постоянное узреть готов, кто весь рисунок чтит. Таким-то людям времени глыбу разомкнуть — что нам с вами глоток воды испить, они ведь здесь, среди нас, по номинальной роли только и присутствуют, никак того не больше.

— Простите, Джон, — перебил Костя, — вот вы только что сказали «весь рисунок», но мне не совсем понятно, что ещё в этот рисунок, кроме прошлого, будущего и настоящего, с их бесчисленными вариантами, может входить?

— О, сударь, это очень даже здорово, что вы до таких вопросов ко мне отважились, потому как рисунок оный не что-то осязательное есть, а высших уровней Эскиз, таинственный шаблон и схема развития, оптимальнейшая для людей, но, увы, отнюдь не обязательная. Её красками, скажем, или штрихами хитрыми изобразить ни у кого не получится, сразу вам говорю, ибо лежит она вне пространства нашего и по ту сторону времени.

— А люди — ну, эти самые, у которых восприятие отточено, они, стало быть, Эскизец таки «видят», хоть он ни в будущем, ни в прошлом не начертан, и во вселенной его тоже как бы нет?

— Видят, мой друг, видят. Но уж если в полной точности сознаться, то наблюдают они, скорее, за отклонениями нежелательными от Эскиза того, единственно верного, а когда срок выходит, тогда, конечно, и к делу своему незримому, но для всех нас благому и охранительному подступаются. Так-то вот, Костя. С тем и живём до сих пор.

— А что произойдёт, если они разок не доглядят?

— Ну, если по мелочишке, то ведь и задним числом всегда поправиться можно, а вот если серьёзное что упустят, да в положенный срок не опомнятся и к делу не приступят, тогда уж и конец нам здесь мучительный прийти способен. Но это всё так, дружище, — на бумаге да в теории, как говорится; а в жизни ничего подобного уже за целые тысячи лет наше племя не видело, отдельные нации разве что. Теперь-то мы с вами, по крайней мере, в опасностях не пребудем — здесь уж полная вам моя гарантия и отчёт.

Иностранец мягко улыбнулся и сделал новый глоток из стакана. Костя тоже допил своё пиво и задал новый вопрос:

— Как же называются эти люди, Джон, где живут, и по каким признакам их можно идентифицировать?

— Во временах минувших имелось у данного сообщества обилие названий, есть одно такое и сейчас, но больно уж оно для целей опознания расплывчатое, потому как с массой проходимцев самозваных и фанатиков поделено. И узурпаторы эти в своих претензиях на имя вполне даже уверены, хотя к предмету, нами обсуждаемому, и близко подойти не могут. Так, стало быть, и я, в виду загвоздки этой прискорбной, объявлять название двойственное пока пренебрегу, дабы ложного круга для поисков ваших огульно не сотворить. Для целей беседы, Костя, любое прозвище всегда условным будет… Но, впрочем, извольте: «свидетели вечности» — как вам такая вывеска?

— Предыдущий контекст отражает неплохо. Это я по поводу Эскиза. Но вы ведь мне сегодня не только о функции свидетелей хотели рассказать, не так ли, Джон?

— Совершенно так, дружище, хотел, очень даже естественно хотел! Во-первых, вы изволили поинтересоваться насчёт каких-либо мест обитания и признаков отличительных; а, во-вторых, живая повесть моя без некоторого к вам касательства никчёмным форсом бы выглядела и даже, скорее, безумием… Однако выведу всё уж, как есть, по земному порядку.

Савва-Джон отхлебнул ещё немного воды, собрался с духом и начал:

— «Свидетели», Костя, работают там лишь, где их занятия и скрытая функция достойную почву найти способны; а произойти это может буквально повсюду — везде, где только люди селиться задумают и общества новые формировать начнут. В минувшей-то эре, конечно, акцент падал, прежде всего, на земли Востока; однако, теперь уж и западный мир давно из варварства дикого к цивилизованной жизни поднялся, а без контроля тайного, как вы сами уж поняли, недолго б ему на свете-то здравствовать. Отсюда и заключения стройте, а я вас пометой одной поддержу…

В Костиной голове «здоровый» скептицизм усиленно боролся в этот момент с чудовищным по силе любопытством; и, надо думать, такое его состояние не ускользнуло от наблюдательного иностранца, потому как последний круто изменил первоначальный, описательный тон своей рацеи, и следующий тезис вырвался у него почти как обиженная сентенция:

— Но знайте наперёд, для человека, внутренне сметенного и по мотивам скрытым далеко ещё не вызревшего, найти таких людей оказии прямой, увы, не сыщется. О пропаганде черт своих и образов, хоть письменной, хоть устной, «свидетели» ведь не пекутся, да и профессиями заняты для тайных дел отнюдь не характерными.

По голосу было видно, что англичанин немного разволновался, однако внешне он оставался совершенно спокоен, в то время как неподвижные глаза его внимательно следили за Костиной реакцией.

— Так вот, — повёл он дальше свой рассказ, — некоторые из этих людей к науке естественной тягу питают; другие в карьерах дипломатических растут; третьи — коммерцией и бизнесом не брезгают; четвёртые — при официальной медицине служат; пятые — в искусстве талант обнаруживают; ну, а шестые, уж всяко, — и образования ниву стороной не обходят. А при такой-то расстановке вы уж хоть как, хоть Диогену в подобие, с лампой и оптикой меж улиц филёрствуйте — едино проку большого не выйдет. Да и как же ему выйти, коли всё таким ключом и задумано? Оно ведь на воре только шапка горит, а здесь, мой друг: «лицом к лицу лица не увидать»…

— И как же тогда быть? — разочаровано спросил Костя. — Ведь людей этих, по вашему резону, для обыкновенного человека как бы и вовсе не существует.

— Ну, это уже вздор! Помилуйте! — хихикнул англичанин, и в голосе его можно было заметить явные нотки досады и укора. — Так-то ли не видите, что антиномия здесь дюже смехотворна, сударь, а коли глупость или, паче, эфемерность в ней, то где бы вашей голове за этим пресмыкаться? Попомните же: не обыкновенными человеками фабула сия творится, и не обыкновенным человекам на неё по праздности ленивой смотреть! Потому и советую вам, очень даже настоятельно, сейчас и впредь от идиосинкразий и упрощений гадких, самоуничижительных, единым махом избавиться. А коли повод вам нужен, так поводом тем и причиной буду я сам, здесь и сейчас перед вами сидящий. Неужто мало для вас такой-то поруки?!

— Да нет, Джон, вы меня неправильно поняли, — залебезил как-то неожиданно для себя Костя. — Ну, посудите сами: колонна эта пятая, для пользы дела своего, и коль скоро все её члены такой невиданной властью обладают, от каждого, кто не из их числа, всегда отстраниться может, ведь так? И сделает она это тихо, без пыли без шума, а с бедолагой-контактёром впоследствии тотальная амнезия случится. Ведь элементарным гипнозом эти люди, я полагаю, тоже в совершенстве владеют, даже таким глубоким и нетривиальным, как у Вольфа Мессинга?