(Бретт)

- Шеф, это Бретт. Мы опознали подозреваемого. Думаю, вам стоит зайти и посмотреть.

(Билл)

- О'кей, Бретт, уже иду. Выключает интерком.

(Билл)

- С этим придется подождать, юная леди.

(Аннабель)

- О, как удобно. Полагаю, ты.

(Билл)

- Все, сержант Дрейпер! Вы свободны! Аннабель поворачивается и выходит, хлопая дверью.

И что же это мы здесь, мать вашу, имеем? Надо ли понимать так, что Тоул дерет Драммонд или все это только благие пожелания, больные фантазии мерзкого ублюдка? Я вдруг чувствую, как во мне просыпается интерес к карьере начинающего сценариста мистера Тоула!

Рукопись сползает на пол, но я решаю, что не буду пока ее сжигать. Бретт Дэвидсон... глухой монотонный голос... мать твою, Тоул! Вот же наглец! Поднимаю с пола папку и начинаю листать страницы, отыскивая другие упоминания о Бретте Дэвидсоне, однако скоро останавливаюсь. Нет. Если только я уступлю собственному любопытству и начну читать, то тем самым признаю победу Тоула. В конце концов я и спер-то ее, чтобы досадить Тоулу, но совсем не для того, чтобы Тоул досаждал мне.

Нужно быть сильным. Слабый заглянул бы в рукопись. Нужно быть сильным.

Швыряю папку в огонь и с нарастающей паникой наблюдаю, как «кирпич» начинает темнеть, а листы скручиваются от краев. Пальцы сжимают подлокотники кресла.

В какой-то момент (подкинь угольку, Брюс, подкинь угольку, добавь грязного черного угля. Топливом всегда был уголь. Есть.) Оставаться в одиночестве выше всяких сил. Сажусь в машину и еду по пустынному, кажущемуся покинутым городу, сам не зная, куда и зачем. Потом меня как будто озаряет, и я поворачиваю в южный пригород. На полпути вспоминаю, что Клелла перевели, и качу к Королевской Эдинбургской больнице в Морнингсайде.

Пациентов в клинике Артура Доу немного, а тс, что есть, настоящие комики. Один из них старина Клелл. Странно, но после перехода из отдела тяжких преступлений в дорожный он превратился прямо-таки в комок нервов. Впрочем, мне наплевать. Я приехал только для того, чтобы поразвлечься за его счет, а еще потому, что мне больше нечем заняться.

- Хорошо, что заглянул в такой день, Брюс, - ровным, безжизненным голосом говорит Клелл. - Спасибо.

Интересно, думаю я, он говорит это, потому что накачан таблетками или потому что действительно понимает, зачем я здесь. Хотя... какая мне, на хуй, разница.

Он начинает нести бредятину, ожидая, что я сяду и стану его слушать, как какой-нибудь гребаный священник.

- Особо тяжкие... столько всякого дерьма... день за днем, каждый день... рано или поздно сказывается. Я думал, привыкну, стану циничнее, жестче, пройдя через все это...

Замечаю сексуальную пташку в халатике медсестры. М-м-м.

- Какая куколка, Клелл! Ну, ты неплохо здесь устроился!

- ...не думал, что будет так тяжко... семь лет в трубу... два брака... пил как сапожник... надо было понять...

- И такие за тобой ухаживают? Ну, теперь я не удивляюсь, что ты решил задержаться здесь на Рождество.

- ...и только когда решил перевестись в дорожный отдел... к нормальному не так-то легко привыкнуть, Брюс...

- Как думаешь, у нее есть дружок? Должен быть, при такой-то заднице!

- ...так что я просто плачу за свои грехи, Брюс... за все приходится платить...

А куколка действительно хороша. Йо-хо-хо!

- Извини, Клелл, в чем дело? Надо же кому-то и вставать под пули. Лично я ни за что бы не заделался клерком. Тихая работа не для меня.

- Нет, Брюс, проблема не в том, в какой отдел переведешься... Прошлое все равно тебя настигнет. Они возвращаются, Брюс. Трупы. Изувеченные детишки. Все они... изуродованные, изувеченные... И я все время думаю: почему? Так не должно быть... так не должно быть... почему?

Он хватает меня за руку и смотрит прямо в лицо, но я-то смотрю мимо, на медсестру. На ней чулки или, может, колготки, но мне хочется думать, что это чулки, и на них шов, идущий сверху донизу и подчеркивающий изящность лодыжек, бедер и уходящий прямо... уф! Разве Клеллу что скажешь? Он пристально всматривается в меня и все шепчет: «Почему?» Я бы ему ответил. Просто и ясно. Объяснил бы в двух словах: естественный отбор, приятель, естественный отбор. Изуродованные, изувеченные отправляются к стенке, и среди них ты, мой друг. Правила везде одинаковые. Клелл всегда был чувствительным слабаком под маской клоуна. Не тот темперамент, нервы слабоваты, духу не хватает. Я бы назвал это «фактором Инглиса». Лично я предпочитаю разгребать тела, чем груды бумаг.

До меня вдруг доходит, что я и сам не знаю, зачем сюда приперся. Чувствую себя Рольфом Харрисом, или как там зовут того придурка, что навещает больных детишек в больницах на Рождество. Только передо мной большой ребенок, не способный делать мужскую работу.

- Надо идти, Клелл, - говорю я, не без усилий освобождая руку. - Кэрол, должно быть, уже поставила на стол индейку. Знаешь, ты можешь назвать меня традиционалистом, но в семейном рождественском обеде что-то есть.

- А вот моя Джеки так и не пришла. Позвонила, но не пришла...

- Ты в надежных руках, Клелл, - говорю я и снова вижу ту медсестричку. - Особенно с такой крошкой! Сам бы с удовольствием покувыркался с ней на кровати... да что там, даже задницу под клизму подставил бы! И ей бы вставил куда надо! Ладно, Клелл, пока. Веселого Рождества! Выше клюв! - Я подмигиваю и выхожу их палаты. - Мой бы точно не опускался! В таком-то месте!

Оставив за дверью несвязные бормотания, замечаю, что сестры уже начали разносить беспомощным лунатикам рождественские угощения. Большая часть здешних обитателей - это страдающие анорексией юные недоумки, наркоманы и прочий сброд, те, кто ни хрена не может приспособиться к жизни. Я их называю неадекватами. Будь моя воля, дал бы всем коленом под зад и отправил на улицу, а не тратил на них денежки налогоплательщиков. Их здесь, бля, лелеют, подстригают, угощают индейкой, и делают все это такие цыпочки в чулочках! Просто позор! Всем бы так!

Прикидываю, не прихватить ли с собой один из подносов, но вокруг слишком много персонала.

Еду домой и заново развожу огонь в камине. От рукописи Тоула осталась черная горка пепла. Подогреваю фасоль, посыпаю карри и готовлю тосты. Слушаю тупую, богатую, расфуфыренную старуху, которая несет свою обычную чушь. Да, я масон, я принес клятву верности короне как институту, но как поди члены королевской семейки представляют собой самое жалкoe скопище недоумков, которые когда-либо ходили по третьей планете Солнечной системы.

К счастью, в рождественскую ночь клуб на Шрабхилле всегда открыт, так что отправляюсь туда. Народу, правда, немного, но брат Блейдс на месте, и мы с ним даем жару. Исполняем Боже, спаси королеву». Он бормочет что-то о Банти, как они поссорились, поминает се мать, но у меня в голове ничего не задерживается. Теряю Блейдси и выхожу на улицу. Холод приводит меня в чувство, я беру такси и возвращаюсь домой. Заваливаюсь, врубаю еще кокаина и выпиваю бутылку пива. Ставлю на полную мощь «Ван Хален» и пытаюсь воспроизвести цыплячий танец Джимми Пейджа. В промежутке между треками слышу громкий стук в дверь.