Среди фамилий было много знакомых — семей из Алерты, чьи родственники погибли здесь, сражаясь с северянами. Записи гласили: пали в бою, умерли от ран…

Она смотрела на эти строчки и вспоминала ряды надгробий на кладбище Фосртеров, и та далёкая война начинала становиться реальной, обрастая лицами.

Бенцони, Кавальканти, Тиррито, Алегретти… Она знала эти семьи. И почему-то так некстати вспомнились слова капитана Корнелли:

…«На границе опять волнения… Снова повстанцы… Генерал-губернатор приказал усилить все форпосты дополнительными отрядами».

…Милость божья, да неужели это может повториться?

И среди фамилий офицеров-южан она внезапно обнаружила две записи:

Валентино Форстер — казнён.

Мартин Форстер — казнён.

Святой отец ушёл, а Габриэль сидела, молча глядя на эти имена, и думала:

…Мартин Форстер — отец Александра, а кто же такой Валентино Форстер?

Она листала дальше, пробегая по столбикам кончиком пера, и перелистывала одну страницу за другой, так что совсем потеряла счёт времени. Прочитала все книги после восстания, но так и не нашла ни одной записи об Анжелике Форстер.

Но должен же быть хоть намёк!

Габриэль убрала их на место, достала несколько томов, что предшествовали году восстания, и стала читать их, скорее, уже от безысходности. И в одной из книг она нашла то, что удивило её несказанно.

Запись о рождении.

Альбертина Форстер, дочь Александра и Анжелики Форстер, родилась за полтора года до Восстания. Габриэль быстро переворачивала страницы дальше, и ранее этой даты нашла ещё одну запись — о заключении брака между Анжеликой Монтанелли и Александром Форстером.

…Боже мой! Да не может быть! Раз нет записи о смерти, получается, что его жена жива? И у него есть дочь? Но… как же так? И где они? И как же тогда он собирался просить её руки, будучи всё ещё женатым?

Она даже вскочила, и только сейчас обратила внимание на то, что за окном почему-то темно.

Воздух стал недвижим и тих. Ни малейшего ветерка, ни птичьего крика. Габриэль выбежала на дорогу и посмотрела на небо.

Гроза уже собралась над долиной Волхарда.

…Милость божья! Неужели она просидела за книгами так долго?

Иссиня-лиловые тучи шли низко, клубились, пожирая предгорья и долину, подсвеченные по краю яркими и пока ещё беззвучными всполохами молний. Солнце скрылось и темно стало так, словно был уже поздний вечер.

— Может, переждёте здесь? — спросил святой отец, указывая на дверь храма. — Гроза-то нешуточная будет.

— Нет, нет, я успею, тут недалеко! Я короткой дорогой! — воскликнула Габриэль.

И поблагодарив святого отца, подошла к лошади. Вира не находила себе места, стояла перебирая ногами и подрагивая шкурой, и от прикосновения Габриэль истошно заржала, загребая передним копытом землю.

— Вира! Вира! Тихо! Не бойся, — Габриэль похлопала её по шее, решив, что животное чувствует грозу и боится.

Ей, и правда, нужно ехать быстрее. Как же она могла так увлечься и совсем потерять счёт времени!

…Пречистая Дева! Кармэла там с ума, наверное, сходит!

Она направила Виру вниз по улице к окраине Эрнино, глядя с тревогой на небо. Гроза приближалась слишком быстро, гораздо быстрее, чем она ожидала. Город словно вымер. Духота казалась почти густой, и дышалось тяжело. Стало так тихо, что Габриэль услышала даже, как вдали на камнях в реке перекатывается вода, но тишина эта была недолгой.

Ветер, словно джин из бутылки, ворвался в узкое горлышко ущелья, пролетел над дорогой, взметая пыль, закрутил деревья и прошёлся по обочине так, что кусты склонились почти до земли.

Габриэль прикрыла глаза рукой, и принялась понукать лошадь, но Вира почему-то совсем перестала слушаться. Словно одержимая это грозой, она то останавливалась, то пятилась, пытаясь свернуть куда-то с дороги, фыркала и прядала ушами, и казалось, что она упирается в невидимую стену и поэтому не может идти вперёд.

— Вира! Ну же, девочка моя, да что с тобой? — Габриэль пыталась успокоить животное, но это было бесполезно.

Бруно метался вокруг и лаял, словно пытаясь что-то сказать, и от этого, казалось, лошадь лишь ещё больше сходила с ума. Габриэль попробовала её повернуть к одному из ближайших домов, чтобы там слезть на выступающий из фундамента камень, но не успела. Ярко-алая молния с сухим треском распорола небо от края до края, замерла, пульсируя, а затем ударила куда-то в сторону Волхарда, и следом раскатился гром, многократно усиленный горами.

Вира взвилась на дыбы, едва не сбросив всадницу, истошно заржала и бросилась вперёд. И всё что могла сделать Габриэль — пригнуться, вцепиться в гриву и вручить свою душу Пречистой Деве.

А следом ударила ещё одна молния, где-то совсем рядом, и ещё раз, уже с другой стороны. И Габриэль никогда не видела ничего подобного: молнии не исчезали сразу, они замирали, словно целясь во что-то на земле, и можно было подумать, что они танцуют над озером.

В городе не осталось ни одной живой души. За первым порывом ветра налетел ещё один, а затем небо обрушилось на землю небывалым ливнем. Лошадь промчалась по совершенно пустым улицам Эрнино, мимо пожарной каланчи и почты, и выскочила на дорогу, ту, что вела к Волхарду. Ветер хлестал струями дождя, как бичом, и совершенно ничего нельзя было увидеть, кроме вспышек молний — казалось, что они преследуют всадницу, ударяя где-то совсем рядом.

Бруно обгонял Виру, бросался с лаем, пытаясь стащить её с дороги, и наконец, это ему удалось. Лошадь остановилась, затанцевала на месте в потоках дождя, вставая на дыбы и пытаясь сбросить всадницу. А Бруно забежал вперёд, прыгал и лаял, не давая Вире снова сорваться в бешеную скачку, и загоняя её в кусты. И прежде чем Габриэль поняла что происходит, лошадь попятилась задом на ту самую тропку, идущую под гору, что показывал им почтарь, и заскользила вниз по раскисшей земле, оседая и заваливаясь на бок с истошным ржанием.

— Ноги из стремян! Живо! — услышала Габриэль крик где-то над ухом, и кажется, сделала именно это, словно повинуясь приказу, пришедшему из дождя.

А потом чья-то рука выдернула её из седла и отшвырнула в сторону с нечеловеческой силой. Она упала прямо в мокрую траву, ударившись плечом и рукой, покатилась вниз по склону с закрытыми глазами и остановилась, только налетев на какой-то огромный куст.

Кажется, было больно…

Но страх притупил боль, и после такого быстрого спуска с горы, в голове всё кружилось и никак не могло остановиться. Она лежала, уткнувшись лицом в мокрую траву и чувствуя только одно — под ней земля, она жива и, кажется, чудом избежала смерти.

— Элья! — кто-то схватил её за плечи и перевернул. — Элья? Ты жива? Жива? Ну же?