Он вполне мог эти деньги украсть. Тем более что так поступали очень многие. И никто бы слова не сказал. Точнее, слов бы сказали достаточно – те, кому было завидно, но кого это волновало? В ту пору в Европе имелось огромное количество людей, нажившихся во время войны с помощью разных темных делишек. Так что вопросы об источниках богатства было задавать неприлично. Тем более что Игнатьеву еще с февраля 1917 года предлагали очень солидный социальный статус.

«Военные французские друзья предлагали мне без замедления перейти в ряды французской армии. Пройдя школу усовершенствования для высшего командного состава в Талоне, я, по их мнению, мог получить командование бригадой и быстро продвинуться по службе.

Некоторые „рыцари промышленности“, как Ситроен и, в особенности главный директор „Шнейдер“ – Фурнье, не замедлили открыть передо мной широкие горизонты для работы в военной промышленности на почетной, не чересчур обременительной, а главное, очень доходной должности в conseils d’administration (правлениях). Их интересовало сохранить через меня связи с Россией, развить дела с Англией и Америкой».

(А. Игнатьев)

Игнатьев деньги не украл. Офицерская честь помешала. Но ведь он мог передать их тому же «Русскому политическому совещанию», которое претендовало на статус представителя законной российской власти. Тем более что эти господа ну очень хотели данные деньги получить. Особенно – после краха Колчака. Буквально осаждали Игнатьева требованиями, просьбами и выгодными коммерческими предложениями.

И ведь Игнатьев был по психологии типичным офицером. Политикой он никогда не интересовался, и уж тем более понятия не имел о социалистическом движении – ни о русском, ни о французском. По его собственным словам, в Петербурге он никогда не бывал в рабочих районах и не знал, кто такие рабочие. Мало того. Игнатьев был убежденный «оборонец», да и вся его деятельность была работой для победы. Что он мог думать о большевиках?

Тем не менее, всех представителей белогвардейцев он посылал далеко и надолго. Как-то раз от него потребовали небольшую сумму, сказав, что это приказ Деникина. На что Игнатьев ответил:

«Деникина я встречал полковником генерального штаба в русско-японскую войну. Но почему же я должен теперь исполнять его приказ? Не понимаю».

Так Игнатьев никому ничего и не дал. В 1925 году он передал все средства СССР, вернулся на Родину, дослужился до генерал-лейтенанта уже советской армии. (В дореволюционной армии он достиг звания генерал-майора.)

Игнатьев в своих мемуарах объясняет собственную позицию просто: так он видел свой долг. Но возникает вопрос: «А почему именно так он его увидел?» Ведь другие видели свой долг в том, чтобы сражаться с большевиками всеми способами. Тем более что психологически-то жить ему было очень тяжело. От Игнатьева отвернулась вся русская эмиграция. Его исключили из товарищества выпускников Пажеского корпуса и офицеров Кавалергардского полка. Причем под воззванием подписался и его старший брат. А ведь могли и пристрелить. После 1920 года в эмиграции оказались очень горячие ребята, которые на Гражданской войне привыкли сперва стрелять, а потом разбираться.

Есть версия, что его завербовали чекисты. Вот только на чем его завербовали? Речь о деньгах не идет. Все его родственники находились в Париже. Разагитировали? Тоже не очень серьезно. К тому же до начала 20-х с заграничной агентурой у чекистов было не очень. Это потом они развернулись…

Существует предположение, что Игнатьев являлся немецким шпионом, его шантажировали. Тоже не сходится. Нормальный шпион после войны удрал бы подальше от Франции, благо деньги имелись. Тем более что французские спецслужбы за Игнатьевым присматривали на протяжении всего времени его службы в этой стране – и ничего не нарыли.

Имеется, правда, и еще одна версия. Дело как раз в «правом» воспитании Игнатьева. Сегодня не все знают, что Белое движение отнюдь не ставило целью реставрацию монархии. Они были демократами! А демократию Игнатьев видел – как во французском варианте, так и в российском – когда после Февраля в Париж в качестве представителей новой власти полезло откровенное ворье. Изнанку эмиграции он тоже видел. К тому же Игнатьев сохранил многочисленные связи во французских деловых и политических кругах[64].

И он прекрасно понимал, что несет России интервенция. Политики Антанты особо и не скрывали, что их целью является расчленение России. Между тем по своим разведывательным связям Игнатьев вполне мог знать о настроениях некоторой части офицеров, многие из которых пошли служить в Красную Армию. Они полагали, что, как только у большевиков пройдет их революционный нигилизм, они станут строить нормальное государство. А так ведь и вышло. И ведь, как мы увидим дальше – к этому выводу пришли многие эмигранты. Кто-то раньше, кто-то позже…

В конце 1920 года эмигрантская жизнь чрезвычайно оживилась. После эвакуации Крыма ряды эмигрантов значительно пополнились. Но что самое главное – за границей оказалось большое количество людей с психологией, выработанной Гражданской войной. Далеко не все из них смирились с поражением. К тому же многими белогвардейцами двигала уже не столько любовь к России, сколько ненависть к большевикам. Красных хотели уничтожить. Любой ценой.

Надежда на реванш

С 18 ноября в течение пяти дней в Константинополь[65]прибыло из Крыма 150 тысяч эмигрантов, из них примерно 70 тысяч офицеров и солдат врангелевской армии.

Прибывали они в очень разных условиях.

«Между тем на одних пароходах была грязь, давка и голод, и лишний багаж сбрасывали в море. На других же была и вода, и провиант, и разрешали брать с собой все, что угодно. Позже, в Константинополе, я видел при погрузке беженского багажа качающиеся на лебедке гарнитуры мебели, клетки с курами, дуговые электрические фонари. Это все везли запасливые люди в виде валюты. Но эта „валюта“ занимала на иных пароходах так много места, что многие из желающих попасть на пароход не попадали на него».

(П. С. Бобровский, эмигрант)

Западные страны помогали эмигрантам отнюдь не за просто так. В качестве платы Врангель отдал Англии, Франции и Италии все корабли, на которых эмигранты прибыли.

Что же касается прибывших на судах, то их судьба складывалась по-разному. Гражданские могли делать что им захочется. Большинство из них, пусть и с большими трудностями, сумели выбраться в европейские страны. Хотя многие и «зависли» в Константинополе ввиду полного отсутствия средств. А ведь многие решительно ничего не умели делать…