(Л. Шкаренков)

Что они собирались делать в России после свержения большевиков, было не очень понятно.

Отношения между либералами и монархистами были далеко не дружескими. Порой дело доходило до стрельбы. 29 марта 1922 года монархисты П. Шабельский-Борг и С. Таборицкий совершили покушение на известного кадетского лидера П. Н. Милюкова. Правые его считали главным виновником крушения Российской империи. Милюков не пострадал, но был убит В. Д. Набоков (отец известного писателя).

Оба террориста были тесно связаны с Высшим Монархическим Советом. Последний, разумеется, от них отмежевался. Хотя, возможно, покушение и в самом деле было их личной инициативой. Послушали ребята речей о том, как кадеты Россию предали, да и решили разобраться.

Первоначально монархисты не пользовались особым влиянием. Они мечтали воссоздать Российскую империю в прежнем виде. Их руководители не имели опыта Гражданской войны. А потому всерьез верили: как только падет власть большевиков, народ тут же с восторгом позовет на трон царя-батюшку – и все вернется на круги своя. Но белогвардейцы, воевавшие с красными, отлично понимали, что не вернется. Назад пути нет ни при каком раскладе.

Однако положение постепенно стало меняться. Бесконечная политическая грызня стала надоедать. Тем более что люди, видевшие, что творилось в России, понимали: никакая демократия там долгое время в любом случае будет невозможна в принципе. Но вот объясни это либеральным болтунам…

Некоторые, например Б. Савинков и знаменитый философ Н. А. Бердяев, стали с большой симпатией смотреть на итальянский фашизм. (О последнем очень не любят упоминать поклонники Бердяева.) На самом-то деле фашизм[67]являлся единственной серьезной альтернативой большевикам. Тут стоит пояснить. В фашизме привлекала совсем не идея диктатуры. В диктатуре-то ничего нового не было. Колчак пытался ее установить – и с треском провалился: его выбили пинками под зад даже не красные части, а сибирские партизаны, которые придерживались очень разных взглядов. Дело в идее. Фашизм, как и большевизм, являлся коллективистской идеологией. Суть его в том, что интересы нации ставятся выше интересов отдельной личности. То есть апологеты фашизма полагали: коллективистскую идеологию можно победить лишь ей подобной.

Но Муссолини среди представителей эмиграции как-то не нашлось. Так что стала всплывать идея монархии. Ведь по большому счету царь мог быть объединительным символом, а реальное общественное устройство – совсем иным, чем до февраля 1917 года. Так, в 1923 году к ВМС присоединился Врангель. Однако он держался несколько в стороне. Лидеры же Совета отнеслись к барону с большой настороженностью. Они-то понимали, что Врангель играет в собственные игры. Да и, допустим, пришел бы ВМС к власти. Кто такой боевой генерал Врангель – и кто все остальные? А ведь амбиций-то хватало у всех. Политиков без амбиций не существует в природе.

Но тут начались новые неприятности. Как оказалось, кроме Николая Николаевича имелись и другие любители поцарствовать. Или хотя бы – «работать царем» в эмиграции. Великий князь Кирилл Владимирович (двоюродный брат Николая II) объявил себя «блюстителем российского трона». С точки зрения законов Российской империи никаких прав он на это не имел. Дело в том, что великий князь состоял в «неравнородном» браке, то есть был женат не на представительнице какого-либо царствовавшего дома. Но, если очень хочется…

В газете «Вера и верность» был опубликован приказ Кирилла о формировании корпуса императорской армии. Блюститель № 2 заявил о том, что в течение года вернется в Россию. Кирилл Владимирович объявил также, что принимает на себя руководство всеми белогвардейскими формированиями.

Формирования, правда, отнеслись к этому без энтузиазма. И не только они.

Императрица Мария Федоровна (вдова Александра III) предложила Кириллу Владимировичу не позориться. Еще бы! В феврале 1917-го он бегал по Петрограду с красным бантом на груди и всячески декларировал восторг от наступившей «свободы».

Но дело было сделано. Кирилла поддержала не только часть эмигрантов, но и определенные финансовые круги в США. И претендента понесло. Через некоторое время он провозгласил себя императором.

Началась долгая и нудная свара двух монархических тусовок. Помните, как в «Двенадцати стульях» Остап Бендер, создавая «Союз меча и орала», спрашивает слесаря Полесова: «Вы кирилловец?» Разумеется, над этим глумилась не только советская, но и западная левая печать. Монархической идее это популярности не добавило.

* * *

А на что в тот период рассчитывали эмигранты? Разумеется, кроме прямой иностранной интервенции? Некоторое время надежда была на крестьянские восстания, которых и в самом деле полыхало множество. Особенно возбудило эмигрантов восстание в Кронштадте, начавшееся 2 марта 1921 года.

Вот что рассказывал очевидец о настроениях в турецких лагерях. «Первые же вести о нем вызвали страшное волнение среди них и породили поток безудержных фантазий, бредовых идей, диких и абсурдных проектов. Все прочие темы в разговорах отошли на задний план. Одни требовали привести „1-й армейский корпус русской армии“ в полную боевую готовность и ждать, когда „союзники“ пришлют транспортные суда для десанта; другие подсчитывали, сколько нужно срочно подвести мятежникам мешков муки и банок консервов; третьи принялись за составление списков комсостава будущих „развернутых армий“ и т. д. Но в этих неистовствах проглядывали и пессимистические нотки: что делать, если мятеж увенчается успехом? Ведь белые офицеры той эпохи считали „спасение России“ своей монополией, а тут вдруг появились какие-то эсеры, меньшевики, „полукрасные“, „полубольшевики“… По неписаному „белому символу веры“ той эпохи их полагалось вешать и расстреливать, как и всех, кто не исповедовал этого символа. Как же быть?! Реальные события, как известно, вскоре положили конец всему этому, и очень скоро вся белая эмиграция забыла о мятеже».

Но подобных слухов ходило множество. Причем все «самые достоверные».

Восстание оживило активность и левых представителей эмиграции – меньшевиков и эсеров. Ведь лозунг-то выступления был: «Советы без коммунистов».

Один из лидеров эсеров, В. М. Зензинов, писал 8 марта 1921 года представителю эсеровской партии в Париже Е. Ф. Роговскому:

«Обеспечение продовольствием – сейчас самое важное дело. Если бы мы могли сейчас действительно продвинуть продовольствие в Кронштадт, мы сумели бы разблаговестить по всему миру. А когда Советская Россия узнает, что освободившийся от большевиков Кронштадт немедленно получил от Европы продовольствие, – эта весть будет искрой в бочку пороха».

Впрочем, другие не отставали. Началась суета. «Представитель русского (эмигрантского) Красного Креста профессор Цейтлер срочно перебрался в Выборг, однако пока ни деньгами, ни предметами снабжения он не обладал. И вот уже не позднее 9 марта на политическую авансцену вновь ненадолго вышел бывший премьер Временного правительства Г. Е. Львов. В Париже он посетил тамошнего представителя Красного Креста США и получил согласие на то, что все свои запасы в Финляндии американцы передадут в распоряжение Цейтлера. На американских складах там имелось: 100 000 пуд. муки, 150 пуд. яичного порошка, 8000 пуд. сгущенного молока, 9000 пуд. сала, 10 000 пуд. сахара, 1200 пуд. сушеных овощей. Для оказания помощи Цейтлеру в деле снабжения мятежного Кронштадта из Парижа отправилась группа эмигрантских деятелей в Ревель и Выборг».