(С. Семанов, историк)

Не отставали и газеты. Так, кадетская газета «Руль» писала: «Во всех здешних русских организациях наблюдается большое оживление. Идут заседания. Ведутся переговоры об объединении деятельности».

Тот же самый «Руль»: «По сообщениям рижского корреспондента „Times“, Петроград, за исключением двух вокзалов, находится в руках восставших».

Откуда в Риге это стало известно корреспонденту «Times» – загадка. Тем более что в Петрограде никакого восстания вообще не было. То есть – врали.

Но уж очень хотелось в это верить. А заодно – возглавить. Хотя повстанцы, в основном анархисты, всю эту эмигрантскую публику терпеть не могли.

Хотя возможно, вся эта суета была затеяна не столько политическими спекулянтами, сколько финансовыми. Дело в том, что на Западе имелось множество акций российских предприятий – они как продавались на биржах и до прихода к власти большевиков, так и были вывезены эмигрантами. Во время Гражданской войны их курс колебался – в зависимости от успехов белых армий. И, разумеется, многие делали на этом кое-какие деньги. Шумиха вокруг Кронштадта, особенно если учесть сообщения газет о захвате Петрограда и комментарии «специалистов», что, дескать, теперь пойдет по всей России, – вызвала стремительный взлет курса российских акций. Так может, кто-то намеренно эту шумиху устроил с целью скинуть их по максимальной цене?

Вообще, большинство эмигрантов аж до Великой Отечественной войны пребывали в иллюзии, что большевики держатся на голом насилии. И достаточно небольшого толчка, чтобы красная власть рухнула. Никому в голову не приходило, что долго держаться на одном насилии просто невозможно – особенно в стране, где имелось столько воевавших людей. Но вот хотелось в это верить и все.

Поворот

Далеко не все эмигранты собирались бороться с большевиками любыми способами. Имелись и иные настроения. Им способствовало введение в РСФСР НЭПа. Кто-то решил, что большевики начали сдавать позиции – и через некоторое время они переродятся в обычное капиталистическое общество. А раз так, то стоит лишь немного подождать, или попытаться включиться в процесс. Благо Советы стали вовсю раздавать концессии.

Но были и те, кто смотрел шире. Эти люди переосмыслили опыт революций и Гражданской войны и пришли к выводу, что раз большевики победили, то, значит, были причины. И к новой власти имеет смысл присмотреться, а не отвергать ее полностью…

Причем об этом заговорили отнюдь не левые, меньшевики и эсеры. Эти, изрядно поправев, остались непримиримыми. Что неудивительно. Второй состав Временного правительства был умеренно-социалистическим. И их большевики изящным пинком удалили от власти. Обидно, да? А вот у некоторых кадетов и еще более правых октябристов было иное мнение.

Летом 1921 года в Праге вышел сборник «Смена вех». В нем приняли участие Н. В. Устрялов, Ю. В. Ключников, С. С. Лукьянов, А. В. Бобрищев-Пушкин, С. С. Чахотин, Ю. Н. Потехин. Название перекликается с нашумевшим сборником «Вехи», вышедшим в 1909 году. Тот был направлен против радикальной интеллигенции, которую авторы упрекали за то, что боролись против российского государства. Авторы «Смены вех» упрекали эмигрантскую общественность за то же самое.

«Основной лейтмотив „Смены вех“ – это утверждение, что в настоящих условиях советская власть есть единственная национально-русская власть, несмотря на ее видимый интернационализм. Более того, это не просто меньшее зло, но, напротив, в конкретных исторических условиях, только большевики способны восстановить русское национальное государство, русскую государственную мощь. Большевизм – русское национальное явление, говорят сменовеховцы. Русская революция – это народный бунт в стиле Разина и Пугачева. То, что к нему присоединилось много инородцев, никого не должно смущать, ибо они действуют там, лишь увлеченные русской стихией, не играя самостоятельной роли.

Интернационализм большевиков – это лишь камуфляж. Более того, он оказывается очень важным и полезным орудием как для восстановления России как единого государства, так и для его дальнейшего расширения. Сменовеховцы приветствуют военных, примкнувших к большевикам, и даже посвящают свой сборник Брусилову».

(М. Агурский, историк)

Так, А. В. Бобрищев-Пушкин утверждает, что единственная альтернатива большевикам – это полная анархия. Поэтому он резко осудил Кронштадтское восстание.

Это не значит, что авторы «Смены вех» перешли на сторону большевиков. Они считали, что борьба с Советской властью ничего хорошего России не принесет. Так что, дескать, оставим большевиков в покое, возможно, они, откинув революционный нигилизм, сумеют построить что-то путное.

Вскоре Ю. В. Ключников стал издавать газету «Накануне», развивавшую те же идеи.

«„Накануне“ существенно уходит от первоначальной позиции „Смены вех“ в сторону безусловного призна ния советской власти и привлекает к сменовеховству многих уставших от войны и невзгод людей, рассчитывавших, что советская власть превратится постепенно в приемлемую для жизни систему, быть может, станет государством умеренно либеральным, с какими-то поправками в общественной жизни, но где можно жить. „Накануне“ также призывает бывших белых к возвращению в Россию».

(М. Агурский)

Литературным приложением к газете руководил еще один «красный граф» – будущий классик советской литературы Алексей Николаевич Толстой. Он еще в 1918 году убыл в эмиграцию, но довольно быстро стал посматривать назад. Циники утверждают, что Толстому просто было тесно в эмигрантском литературном мирке с его хлипкими издательствами и мизерными тиражами. Может быть.

Как бы то ни было, писатель призывал «Признать реальность существования в России правительства, называемого большевистским, признать, что никакого другого правительства ни в России, ни вне России – нет… Совесть меня зовет не лезть в подвал, а ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный вколотить в истрепанный бурями русский корабль».

«Толстой призывает делать все, чтобы помочь революции пойти в сторону обогащения русской жизни, в сторону извлечения из революции всего доброго, справедливого, в сторону уничтожения всего злого и несправедливого, принесенного той же революцией, и, наконец, в сторону укрепления великодержавности. Да, в России нет свободы, „но разве во время битвы солдат ищет свободы?“ В России личность освобождается через утверждение и создание мощного государства».

(М. Агурский)

В 1924 году Алексей Толстой вернулся в Россию. Однако не все авторы «Смены вех» придерживались идеологии, которую развивала «Накануне». Некоторые смотрели иначе. Их взгляды получили название национал-большевизма. Точнее, впервые этот термин применили в 1918 году в Германии Генрих Лауфенберг и Фриц Вольфгейм – основатели второй немецкой коммунистической партии под названием «Германская коммунистическая рабочая партия», известной как Гамбургская. Русские национал-большевики пришли с иной стороны.

Идеологом русского варианта этого течения являлся Николай Васильевич Устрялов. Свой политической путь он начинал в партии кадетов. Возглавлял Бюро печати при правительстве Колчака. Уже там обнаружились некоторые особенности его мировоззрения. Если его соратники, оказавшиеся при адмирале, либо старательно не замечали колчаковских методов, либо утешались, что это временно, то Устрялов стал «бардом диктатуры». К демократии он стал относиться с глубоким презрением, полагая, что она отжила свое.