слиплись, и очень походили на копну сена. Отсутствующий взгляд Коробова был направлен на свои ступни, которые как маятники двигались из стороны в сторону.

– Насколько я понял, – чуть кашлянув, начал Моляка, – это теперь его любимое занятие, болтать ногами и пялиться на них.

Коробов не обращал на вошедших абсолютно никакого внимания, будто в комнате по-прежнему был только он один, а также его веселые подвижные ступни.

– Алексей Алексеич, а вы с ним проводили уже какие-нибудь процедуры? – Шакулин повертел своей ладонью, видимо так виртуально изобразив процедуры.

Образность движения понравилась Моляке. Он, по-доброму усмехнувшись, повторил его.

– Нет, процедур провести не успел, как таковых.

Листровский решительно, даже не стараясь приглушить свои шаги, которые гулко отозвались эхом в пространстве полупустой палаты, подошел вплотную к кровати Коробова. Шакулин и Моляка пока остались на своих местах, почти у входа.

Капитан склонился над Коробовым, и несколько раз махнул рукой перед его лицом. На мгновение движение ступней больного приостановилось. Моляка аж заинтересованно уставился на эту картину, на его быстро изменившемся лице читалось что-то вроде: «Как вам это удалось!» Похоже, с момента вчерашнего вечернего поступления Коробова в стены данного учреждения, Моляка и сотоварищи так и не смогли добиться от больного ничего дельного. Однако заминка с маятникообразным движением ступней длилась недолго, всего секунд десять, после чего ступни снова отправились в свою нирвану вместе с мозгом хозяина.

– Что с ним, доктор? – прямо спросил Листровский, и одновременно резко показал пальцем в Коробова.

– Пока это все, что мы от него видели, – Моляка тоже подошел к кровати и встал прямо у ее изножья.

Луч света, лившегося из окна палаты, приятно блеснул на гладко выбритой лысине Моляки, когда тот наклонил голову вниз и, следуя движениям ног Коробова, сам стал демонстративно поворачивать своей головой то вправо, то влево. Пантомима кончилась быстро. Моляка посмотрел на Листровского и пожал плечами.

– Да, но ведь вы же мне буквально четыре дня назад, – с этими словами Шакулин присоединился к высокому собранию при кровати Коробова, – говорили, что он, дескать, в свердловской клинике рассказывал о неких голосах, которые слышал на Таганае перед нападением?

– Так и было, – подтвердил Моляка, – после выхода из комы больной вел себя временами вполне адекватно. Разговаривал, реагировал на вопросы врачей. Однако по ночам часто впадал в определенного вида припадки. Иногда совершенно жуткие. Состояние постепенно ухудшалось, он переставал воспринимать окружающих, и вот, месяц назад его распорядок дня сократился до двух возможных времяпрепровождений: сон, опять же иногда с припадками, и вот это. – Моляка кивнул на ноги Коробова. – На него даже гипноз не действует, он просто не понимает его.

Листровский, выслушав врача, снова помахал рукой перед глазами Коробова. На этот раз никакой реакции не последовало.

– Записи свердловских врачей, следивших за ним, у вас? – спросил капитан.

– Да, и даже его детская карточка.

– Детская карточка? – решил уточнить Шакулин.

– У пациента уже в семь лет появились некоторые психические расстройства, – на лице Моляки снова появилась его легкая хитрая улыбочка, а-ля «я кое-что знаю, ребята!». – В принципе, уже в детстве у Коробова проявилась склонность к эпилепсии, у него присутствует так называемый эпи-фактор.

– Он эпилептик? – уточнил Листровский без толики удивления в противовес Шакулину, по всему виду которого было очевидно, что он явно озадачен новыми данными.

– Нет, он не эпилептик, – Моляка улыбнулся чуть шире и сделал шаг вправо, расположившись теперь с другой стороны кровати больного, относительно чекистов. – Эпи-фактор – это далеко не обязательно эпилепсия в прямом понимании слова. Это лишь означает, что человек может быть ей подвержен. – Листровский и Шакулин смотрели на доктора взглядами, требовавшими объяснений. – В данном случае у Коробова наблюдались частые приступы дежа-вю, иногда очень жесткие. Вы знаете, что такое дежа-вю?

– В некотором роде, – без эмоций сказал Листровский и перевел взгляд на больного, занятого своим милым делом. – Это когда кажется, что где-то ты уже это видел. Я прав?

– Ну, в некотором роде, – специально повторил Моляка, усмехнувшись. – Однако изредка подобные явления сопровождаются ощутимыми головокружениями, тошнотой и потерей сознания, часто до двух-трех часов.

– Как у Коробова? – снова спросил капитан.

– Да. Судя по записям, его дежа-вю были постоянными, в определенные периоды жизни они затихали. Например, на период войны. Хотя, скорее всего, он просто не обследовался.

Листровский подошел к окну у изголовья кровати. Вид был неплохим, справа и слева ветви деревьев внутрибольничного сада обрамляли картинку, в которой можно было увидеть дальний забор территории, к которому вела ухоженная аллея из кустарников. На улице сегодня было хорошо, светило не жгучее приятное августовское солнышко, в небе висели частые перистые облака.

– Ну, а что успели выяснить ваши свердловские коллеги, пока он был в более нормальном состоянии? – Листровский продолжал смотреть в окно.

– Хм, понимаю, к чему вы клоните, – Моляка бросил взгляд на Шакулина. – Вы хотите знать, говорил ли он что-нибудь о дне, когда было совершено нападение на него и его товарища.

– Да, именно это я и хочу узнать от вас, – Листровский повернулся к Моляке лицом. – Так как от его товарища я вряд ли что-то услышу в ближайшее время.

Стопы Коробова затормозились. Все тут же обратили внимание на это. Но буквально через две секунды больной продолжил свою антитерапию.

– Мои свердловские коллеги говорят, – Моляка открыл медицинскую карточку Коробова, все это время находившуюся у него в руках, – … что три раза, перед тем как принять успокаивающее на ночь, Коробов как бы вдруг, разговаривая, вроде сам с собой, начинал причитать, дословно: «Я же слышал в тот день голоса! Они же говорили, что не надо идти! Они же говорили, чтобы мы убирались!»

Листровский продолжал задумчиво наблюдать за Коробовым, а Шакулин как будто снова и снова проигрывал по памяти фразы больного, пытаясь выявить их смысл.

– Вы как-то можете улучшить его состояние? – осведомился Листровский у Моляки.

Тот снова вернулся на свой первоначальный пост и оперся руками о спинку кровати.

– Могу, – чуть подумав, ответил доктор. – Но сначала лучше последить за ним, возможно, есть варианты, как обойтись без крайних методов.

– Сколько вам нужно за ним последить? – продолжил капитан.

– Неделя – точно.

Листровский с Шакулиным вновь переглянулись.

– Это очень много, доктор, – отметил Листровский и снова повернулся к окну.

– Ну, допросить его по полной форме вам в любом случае будет нереально. Поймите, психика больного ныне очень далека от адекватной. – Моляка схватил правую стопу Коробова, но ничего не произошло, теперь стопа больного двигалась вместе с рукой Моляки.

– А если их привязать? Я имею в виду ноги. – Шакулин наглядно продемонстрировал, за что конкретно