– М-м-м, не стоит, – Моляка отрицательно покачал головой. – Когда он спокоен, это много лучше, чем ночью.

– А что, кстати, происходит с ним ночью? – Листровский резко оторвался от созерцания обстановки за окном.

Доктор смотрел на лицо Коробова. Тот с отсутствующим видом продолжал взирать на свои дрыгающиеся ноги.

– Этой ночью он так и не заснул, видимо, переезд сказался, – начал Моляка. – Из карточки, и, по словам моего друга, наблюдавшего Коробова в Свердловске, по ночам он периодически впадает в припадок, кричит или даже скорее рычит, корежится всем телом, но при этом находится как бы в бессознательном состоянии. Он спит в это время, точнее, его сознание спит, а тело вытворяет такие вот вещи.

– Понятно, – Листровский переключил свое внимание на дверь, выводящую из палаты. Последние сведения его нисколько не заинтересовали. У Шакулина сейчас смотревшего на своего начальника возникло ощущение, что Листровский как бы мысленно поставил крест на Коробове, мол, от этого субъекта толка нам не будет.

Капитан отошел от подоконника.

– Я надеюсь, Алексей Алексеевич, если в состоянии больного произойдут положительные изменения, вы нам об этом сообщите? – в этом вопросе-утверждении можно было разобрать легкое предупреждение, чтобы Моляка даже не вздумал что-то утаивать, если Коробов начнет поправляться.

– Само собой, – ответил Моляка, и его лицо озарила фирменная немного ехидная улыбочка. – Я ведь теперь носитель государственной тайны.

– Об этом вы тоже не забывайте, – как бы мимо ходом заметил Листровский, уже начавший направляться к двери.

– Подождите, Евгений Палыч, – приостановил Листровского лейтенант, – Алексей Алексеич, я бы хотел поприсутствовать ночью здесь как-нибудь. Любопытно увидеть, что будет происходить с больным.

– Не вижу особых препятствий, – ответил Моляка, правда, в его голосе большого энтузиазма не прозвучало. – Весь вопрос, когда он захочет спать.

Ступни Коробова вновь замерли на пару секунд и снова пошли, будто часы, у которых заканчивается заряд батарейки.

– К тому же, судя по записям, – продолжал доктор, – он далеко не каждую ночь впадает в припадок.

Шакулин призадумался.

– Я думаю, – Моляка оторвался от спинки кровати и шагнул к чекистам, – мы сегодня дадим ему хорошую дозу снотворного и уложим спать. Такую, хорошую дозу, чтобы снов не видел. Только сон.

– Что ж, спасибо за беседу, доктор. – Листровский пожал руку Моляке, то же сделал и Шакулин. – Вы нас проводите обратно? Боюсь, можем заплутать в лабиринтах вашего учреждения.

– Конечно я… – Моляка недоговорил, так как его прервали.

– Я НЕ БУДУ СПАТЬ! – как внезапный удар грома прокричал с кровати рыкающий безумный голос Коробова, и на остолбеневших от неожиданности Моляку и кгбэшников уставились воспаленные раскрасневшиеся от недосыпа глаза больного.

Спички промокли от долгого лежания на снегу и совершенно отказывались зажигаться.

– Да, что за дерьмо! – выругался Колямбо выкинув уже четвертую спичку с поломанной головкой, правда, оставалось еще предостаточно.

Он внимательно осмотрел коробок со всех сторон, подул на него, как будто там еще оставались снежинки.

– Ерунда какая-то!

Колямбо принялся тщательно ощупывать правой рукой, с которой он стащил перчатку, всю площадь черкающих поверхностей коробка в поисках сухих мест.

– Ага! – приободрился он, найдя небольшой хороший участочек в самом углу. – Понятно.

Он сидел на корточках рядом с только что собранными им ветками и парой колышков для костра. В притык к основному кострищу стоял небольшой костерок для начального разжигания, сложенный из мелких веточек и бересты. По крайней мере, Зубарев учил именно так. Сначала маленький, потом подкладываешь более существенные ветки.

Колямбо вдруг насторожился, в висевшей вокруг тишине, которая снова начинала потихоньку пугать, почудился некий странный звук, что-то среднее между звуком ломающейся ветки и токования глухаря. Только единичный.

«Начинается. Нет, не буду думать, что бы там ни ломалось. Не могли чуть попозже там ветку свою сломать. Вот разведу костер, тогда посмотрим».

Колямбо достал следующую спичку и стал прицеливаться к полусухому участку. Мысли продолжали муссировать тему, что возможно где-то рядом к нему приближается нечто, недавно сломавшее ветку. Страх еще не вернулся окончательно в его мозг, но сосредоточенность на мыслях, а не на движении своих пальцев была заметна. Спичка упорно не ложилась на сухой участок коробка, а если и ложилась, то тут же соскальзывала. Эта дребедень еще больше добавляла шороху в сознание Колямбо, он стал ощущать зачатки паники, когда ты в ужасе пытаешься что-то быстро сделать, будто бы за тобой гонятся, а ты толком не можешь ни попасть, ни взять, ничего. Так и коробок с каждой секундой вместе со спичкой начинали плясать в его пальцах все больше.

Колямбо уже два раза вроде поставил спичку на нужное место, и два раза чиркнул, но оба раза получились осечки. Он почувствовал, как на нем выступил холодный пот.

«Стоп! Стоп! Тихо! Успокойся! Ничего нет! Нет!»

На душе немного отлегло, пульс, громко стучавший в ушах, снизил частоту ударов.

«Вот так. Правильно. А теперь просто зажги эту долбанную спичку. Только аккуратно!»

Он сделал характерное резкое движение.

– Ха-ха!

Спичка успешно зажглась.

Колямбо тут же поднес ее к костерку из мелких веточек и бересты. Огонь слишком быстро уничтожал спичку. Колямбо подумал, что надо доставать вторую и поджигать ее от первой, пока та не затухла. Он попытался открыть коробок, но в этот миг зажженная спичка выпала из пальцев.

– А, блин! – расстроился Колямбо, но заметил, что спичка приземлилась прямо в центр его начального костерка и, кажется, один из кусочков бересты стал чернеть с двух сторон. – Давай, давай! – зашептал он, замерев, чтобы не вызвать никаких не нужных завихрений воздуха.

Через десять секунд его костерок задымил, огонь схватился. Колямбо еще полминуты подождал, чтобы не сбить зарождающееся пламя большими ветками и стал подкладывать более серьезные сучья.

Он бережно и аккуратно сооружал источник тепла и света. Работа поглотила все мысли. Поэтому так отчаянно пытавшийся пробраться к нему в голову страх, бесследно растаял. Так всегда, лишние мысли легко растворяются в бездне других занятий, требующих внимания и сосредоточенности.

Удовлетворенный проделанной работой, Колямбо отошел от костра. Оранжевые язычки смотрелись особенно красиво в темноте леса, чуть подсвечиваемой таинственным лунным сиянием, лившимся с небес. Приятные звуки потрескивающих в огне веток как-то сразу сняли все напряжение, царившее в голове. Заросли деревьев, стеной стоящие вокруг его скалы, немного подсветились и теперь не казались такими уж неживыми.

Метрах в десяти от себя, почти на подъеме на террасу скалы, Колямбо рассмотрел пару очень неплохих толстых сосновых палок.

«Отлично, теперь будет проще хворост разглядывать».

Он двинулся к обнаруженным палкам, так как, во-первых, было грех разбрасываться таких отличным хворостом,