поступком, словом, мыслью. Так, я благодарен ей за очень умеренное использование духов, которых никогда не бывает слишком много, которые иногда не столько чувствуются, сколько подразумеваются, отчего сохраняют свою прелесть, не вызывая отвращения — как у подавляющего большинства других известных мне женщин.

12

Той ночью меня разбудил стук двери. Оглянувшись, я заметил, как мне показалось, стриженую голову Свена, мгновенно окинувшего взглядом мою узкую комнатку — слева направо, от умывальника до кровати. Дверь закрылась, и в камере снова стало совсем темно. Вот и спи в таких условиях, вот и восстанавливай силы после утомительных дней, полных безделья, вот и лови за хвост ускользающий сон. Однако то ли сон не успел ускользнуть слишком далеко, то ли наловчился я ухватывать его за хвост, — я положил голову на подушку, закрыл глаза и почти сразу уснул (за последовательность не ручаюсь) — когда меня вдруг схватили за волосы, и тьма осветилась искристой волнующей вспышкой меткого удара в глаз. В первый момент мне подумалось, что происходящее — часть чересчур правдоподобного сна, но последующие удары разбудили меня окончательно. Вырвав подушку из-под головы, ее прижали к моему лицу, я дергался, задыхаясь — и от подушки, и от ударов в живот, — как дергалось бы на моем месте всякое человеческое насекомое, пытаясь освободиться из лап насекомого значительно более сильного. Над ухом я чувствовал порывистое дыхание шептавшего мне внятные и невнятные слова, угрозы, обещания и увещевания. Потом пальцы, державшие меня за волосы, разжались, открылась и закрылась дверь, я сбросил с себя подушку, задыхаясь, пробежал к двери, уже намертво закрытой, постоял возле нее на дрожащих ногах, вернулся к кровати и сел, наизусть зная в темноте ее привычные границы. Как всегда после неудачной драки, было мучительно больно вспоминать о своих ошибках, приведших к такому, а не иному ее исходу. Как получилось, что не заметил я, что в камеру мою вошли люди? Был ли с ними Свен? И что они говорили? Отдать камни? А может, заодно с камнями отдать и почки?! И каким белесым виделось все через правый, заплывший глаз.

13

Последующие дни прошли без особых событий, не оставив в моей памяти сколько-нибудь заметного следа. Я отказывался встретиться с адвокатом не потому, что не хотел, чтобы она видела мой постыдный синяк под глазом. Кстати, кровоподтек оказался небольшим и побаливал только тогда, когда я до него дотрагивался. Каждый день он менял свой цвет, словно никак не мог вспомнить изначальный, пока наконец не вспомнил — подобрал оттенок, в точности соответствующий цвету моего лица. Свен был в отпуске, так что обменяться с ним впечатлениями по поводу произошедшего не было возможности. К слову, числился он в отпуске и в ту злополучную ночь, так что наверняка я со сна принял за него кого-то другого: мало ли в этом заведении коротко стриженной швали с ярко выраженным южнонидерландским складом лица.

Когда я в следующий раз вошел в комнату, где проходили наши свидания, она не сразу заметила меня. Сидя ко мне вполоборота за столом, она писала что-то в своем большом блокноте с отрывными листками в клеточку, с которым обычно являлась ко мне; тонкие часики съехали на запястье, пальцы крепко сжимали черную ручку с золотыми колечками. У ее стула, как маленький сторожевой песик, дремал раскрытый портфель, а на нем — шарф; моего прихода он, дурачок, не заметил. Задумавшись, она поднесла ручку к губам, подняла голову; качнув волосами, и, увидев меня в дверях, вздрогнула.

— Простите, — сказал я.

— Ничего, — она смотрела на меня строго, без улыбки. — Вы давно здесь стоите?

— Нет, только пришел.

— Проходите, — сказала она, убирая с моего стула пальто и ногой отодвигая с дороги портфель.

Пока я подходил и садился, она закрыла и отодвинула от меня свой блокнот.

— Как вы живете?

— Как живу? — она подумала, вздохнула. — У вас-то как дела? И что у вас с глазом?

— Можно узнать, что вы писали? Или об этом неприлично спрашивать?

— Почему? — она пожала плечами.

— Если это не секрет.

— Не секрет. Я писала письмо. Вы опоздали на…

Быстрый взгляд на часы.

— …на целых полчаса. Надо же было как-то занять время. Говорят, это типично русская черта — постоянно опаздывать.

Вполне возможно.

— А кому письмо?

Она положила руку на блокнот, словно боялась, что я схвачу его.

— Сестре.

Я не знал, что у нее есть сестра.

— Младшей, старшей?

— У меня только одна, младшая.

— И о чем?

— О чем пишут письма? Ни о чем. Обо всем понемножку.

— О семье.

— Например.

— О муже.

— Например.

— О работе.

— И о работе.

— О чем еще?

Она вздохнула.

— О вас.

— Разве на наши с вами отношения не распространяется служебная тайна?

Она убрала блокнот в портфель, поставила его с дальней от меня стороны стула.

— Распространяется.

— Так почему же вы пишете?

Она как будто презрительно улыбнулась:

— Вас ударили в глаз?

— Нет.

— Надеюсь, не персонал?

Я покачал головой.

Она долго смотрела на меня, я долго смотрел на нее.

— Как это типично для, по вашему выражению, наших с вами «отношений»! Я задаю вам вопрос, вы либо отнекиваетесь, либо просто не отвечаете, пытаетесь перевести разговор на другую тему. Вы считаете это нормальным?

— А вы — нет?

— Знаете, я дальше так не могу. И даже не то что не могу — это попросту не имеет смысла. Ну попытайтесь войти в мое положение. Хоть на минуту взгляните на себя со стороны! Ведь вы же, в конце концов, человек с фантазией, художник! Подождите, ничего не говорите, — сказала она, раздраженно махнув в мою сторону рукой. — Я и без вас знаю, что вы можете сказать: «Разве? Может быть. Вы так полагаете? Почему бы и нет? А разве это плохо? Возможно». Я не знаю, что вами руководит, но если вам кажется, что так ведут себя умные, мужественные люди, — вы ошибаетесь. И только не спрашивайте: «А кто же ведет себя так?» — потому что так ведут себя… — от обиды у нее сводило губы. — Дураки, дети или…

— Мне уйти?

— Нет уж, подождите, выслушайте меня. Если уж кто-то из нас уйдет, так это я. Сколько мы с вами знакомы? Больше трех месяцев. Что мне о вас известно? Ровным счетом ничего. Что вы взяли со мной за дурацкий тон? Если бы вы могли представить, как все это фальшиво звучит! Вы подумайте, как я должна вас защищать, когда вы совершенно не принимаете меня всерьез?! Почему вы находите возможным писать