К тому времени уже 150 человек собралось на нашем переднем дворе, и местные шерифы поставили оцепление вокруг ранчо. Никто не мог попасть на нашу землю, не пройдя через эту охрану. Патрульные машины стояли вдоль широкой проселочной дороги, ведущей в дом. Некоторые офицеры находились внутри заграждения и молились со всеми на коротких службах, проведенных двумя священниками Военно-морского флота, которые прибыли из Коронадо рано утром. Думаю, просто на всякий случай.

Незадолго до пяти часов утра моя мама открыла входную дверь и увидела на пороге еще одного лейтенанта SEAL, Энди Хафелле, вместе с женой Кристиной. «Мы хотим помочь, чем сможем, – сказал Энди. – Мы только что приехали с Гавайев».

«С Гавайев! – сказала мама. – Это же за полмира от нас!»

«Маркус однажды спас мне жизнь, – сказал Энди. – Я должен был приехать. Я знаю, что надежда еще есть».

Не могу вам передать, что все это значило для моей мамы. Она колебалась где-то между слабой надеждой и полным отчаянием. Но мама говорит, что никогда не забудет Энди и тот длинный путь, который проделали они с Кристиной, чтобы быть с нашей семьей.

Это началось, я полагаю, просто с дружественных визитов соседей, потом стали появляться и более официальные лица из Войск специального назначения. Но в итоге все превратилось в целую демонстрацию. Никто не уезжал домой, гости просто оставались у нас и дежурили день за днем, ночь за ночью, целыми сутками молясь Богу и умоляя Его, чтобы я был жив.

Каждый раз, когда я задумываюсь над этим, меня поражает весь масштаб этого мероприятия, даже много месяцев спустя: столько любви, столько заботы, столько доброты отдали эти люди моим родителям. А задумываюсь я обо всем этом каждый день и все еще не до конца понимаю, как выразить свою благодарность. Могу лишь сказать: двери нашего дома открыты для всех и каждого из них, неважно, в какой час, в какой день, при каких обстоятельствах. До конца моей жизни.

Тем временем, повиснув на дереве и не зная о той демонстрации, которая все еще собиралась у меня дома, я слушал отдаленный шум воды. Я немного откинулся назад и раздумывал, как добраться до ручья, не погибнув в процессе. В этот момент меня подстрелил талибский снайпер.

Я почувствовал укол пули, вошедшей в мою плоть с задней части левого бедра. Боже, это было больно. Очень больно. От удара пули меня крутануло, я сделал полное сальто назад и тут же сорвался с этой долбаной горы. Тяжело приземлившись лицом вниз, я довольно сильно ударился, что, подозреваю, не слишком хорошо отразилось на моем разбитом носу, а из пореза на лбу снова начала капать кровь.

Потом я покатился вниз по крутому склону, набирая скорость и не имея возможности за что-либо ухватиться. Может быть, это и к лучшему, потому что эти талибские ублюдки открыли по мне серьезный огонь. Повсюду опять со свистом летали пули, врезаясь в землю вокруг меня, рикошетом отлетая от камней и дробя на щепки стволы деревьев. Боже правый, все снова было, как на скале Мерфи.

Но в движущуюся цель попасть гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, особенно если она летит с такой скоростью, как я, да еще петляет между скалами и деревьями. Талибы все так же промахивались. Наконец я остановился на более пологом склоне, и, конечно, мои преследователи спускались с гораздо менее бешеной скоростью. Это давало мне неплохое преимущество, и, к моему глубочайшему изумлению, сильно я не пострадал. Думаю, я просто пролетел мимо всех препятствий, да и земля подо мной была довольно мягкой и рыхлой. В руках я все еще держал ружье, что на тот момент казалось даже большим чудом, чем явление Девы Марии в Лурде.

Я пополз в укрытие, за дерево, и попытался оценить позицию врага. Видно мне было только одного парня, самого ближнего. Он стоял и целился в меня, окрикивая двух других, которые находились намного дальше, справа. Прежде чем я смог принять хоть какое-то решение, они оба снова открыли по мне огонь. Я не очень хорошо их разглядел, ведь они все еще были где-то в сотне метров вверх по скале и их скрывали деревья. Теперь проблема состояла в том, что я не мог нормально стоять, а значит, вряд ли смогу хорошо прицелиться. Так что я решил просто сбежать и пополз оттуда на четвереньках в поисках лучшей позиции, чтобы стрелять. Я двигался не быстро, но с постоянной скоростью, по ужасной земле, на пути возникали то холмы, то углубления. Это было не лучшее место для беглеца, особенно учитывая, что я не мог пройти вниз по оврагу и уж точно не мог спуститься по этим крутым склонам на четвереньках – я же не гребаный снежный барс.

Поэтому каждый раз, когда я добирался до небольших обрывов, приходилось намеренно падать вниз и надеяться на нормальное приземление. Иногда я катился, и это было довольно неприятно для моих ребер. Но я делал все возможное, чтобы меня опять не подстрелили в жопу.

Это продолжалось минут сорок пять: я полз, катился и падал, оставаясь впереди своих преследователей, набирая отрыв при падении вниз, потом опять теряя, и они подходили все ближе. И нигде на этом тяжелом пути вниз с горы я не нашел нормального места, чтобы ответить огнем талибам, которые охотились на меня. Пули продолжали лететь в мою сторону, а я продолжал двигаться. Но, наконец, я добрался до более пологого участка земли, на котором нашел большое скопление валунов. Я решил, что это будет моим последним рубежом. Или их. Или так, или иначе. Хотя я точно не знал, сколько человек за мной бежало.

Помню, как подумал: «А как отсюда бы выбрался Морган? Что бы сделал он?» Эта мысль придала мне силу, огромную силу моего старшего – аж на семь минут – брата. Я решил, что в этой ситуации он стал бы ждать до тех пор, пока не увидел бы белки диких глаз врагов. И действовал без ошибок. Так что я заполз за большой камень, проверил свой магазин, а потом отщелкнул предохранитель своего «Mark12». И ждал.

Я услышал, как талибы приближаются, но лишь когда они подобрались очень, очень близко. Они шли не все вместе, а рассредоточенно, и это было неприятно, потому что я не мог сосчитать их. Но теперь я мог разглядеть следопыта – парня, который буквально меня выслеживал, не пытаясь застрелить, у него даже не было ружья. Его работой было меня обнаружить, а потом позвать остальных, чтобы те меня застрелили. Наглый маленький придурок.

Но это по-афгански. Этот Шармак прекрасно раздавал должности. Один парень несет воду, другой дополнительные патроны, и снайперу не нужно тратить время, обыскивая землю. У них для этого есть специалист.

Но и без этого специалиста у талибов не было бы проблем в том, чтобы меня выследить, потому что я оставлял за собой огромный след, словно раненый гризли пропахивая землю и истекая кровью, струящейся из моего лба и бедра.

Я аккуратно двигался на четвереньках вокруг камня, теперь уже с поднятым ружьем, и прямо передо мной стоял талиб-следопыт, всего в трех метрах от меня – но он меня не увидел.

В это мгновение я выстрелил, оставил его лежать мертвым на своих же следах. Силой выстрела его опрокинуло на спину, а кровь толчками текла из его груди. Думаю, я попал ему прямо в сердце, и я услышал, как он упал на землю. Но одновременно с этим звуком я услышал и мягкие шаги преследовавшего меня стрелка. Я обернулся. Их было двое, прямо надо мной, в скалах. Они искали меня. На размышления была только доля секунды, потому что у обоих в руках были поднятые автоматы. Черт! Я мог убить одного, но не двоих.