В диалоге с жизнью важен не ее вопрос, а наш ответ.

Марина Цветаева

10-й отдельный батальон РХБЗ не был раздерган по взводам огнеметчиков, придаваемых мотострелкам, как предсказывали некоторые. Собственно огнемет за прошедшие дни Вика увидела трижды: дважды на плакатах «в разрезе» и один раз в руках старшего сержанта Ежова, так и оставшегося командиром их взвода. Им выдали патроны, причем тяжеленными пачками, без счета, и только после этого начали учить собирать и разбирать автоматы и стрелять из них. Выдали еще одну смену белья, уже третью, всю в чернильных штампах. Выдали саперные лопатки (почему-то их называли «саперскими»), и с тех пор едва ли не треть учебных часов приходилась на тренировки в «самоокапывании». Выдали штыки в ножнах — и этот факт сам по себе бросил ее в дрожь. На мгновение ей вспомнилась сцена из эпического фильма: маленький хоббит в изумлении разглядывает выданный ему меч, а потом задает соответствующий наивный вопрос. Но больше всего Вику напутало то, что ее «учебную роту» перестали называть учебной.

Подполковник Кузнецов не имел ни малейшего шанса за несколько дней сколотить из батальона боеспособное стрелковое подразделение. Но он попытался. Присягу Вика приняла в среду. К воскресенью она уже не путалась не только в частичной, но и в полной сборке-разборке и к последним стрельбам, из полного десятка проведенных, сумела выбить в первом упражнении по грудной мишени ровно 100 очков. Чем едва-едва не дотянула до отметки «отлично». «Стрельба днем, цель — „атакующая (отходящая) группа пехоты“, 300–400 метров; лежа, с колена и стоя, по 5 одиночных выстрелов». Подумав, наблюдавший за стрельбами командир роты старший лейтенант по фамилии Проскурин попросил руководителя стрельбы не переходить ко второму упражнению. А выдать Вике и еще четверым, отстрелявшимся на «отлично» или «почти отлично», еще два раза по столько же патронов и поставить их на то же упражнение еще раз. В этот раз Вика выбила все 210 очков, что оказалось (при делении на два) ровно нижней планкой оценки «отлично». Более того, оторвав от ложа автомата вспотевшую щеку, она осознала, что те крики и подвывания, которые она слышала позади, — это был ее взвод. Который «болел» за нее и остальных.

К этому дню бывшая учебная рота из некомплектной превратилась в почти полуторную: не 40 человек, а 120. Не два взвода по два отделения, а четыре по три. Несмотря на имевшее место дезертирство, на которое пошло уже несколько человек из знакомых ей в лицо. Близость большого города была слишком серьезным соблазном: здесь почти все были местными. А новости по радио и от родных, пробивающиеся со все более нерегулярными включениями сотовой связи, были очень и очень нехорошими. Все более нехорошими каждый день.

Ненормальным и даже несколько сюрреалистичным показалось Вике то, что командир 2-го взвода Ежов, имея звание старшего сержанта, командовал теперь, по крайней мере, двумя лейтенантами из свежего пополнения. Бывшими «пиджаками», получившими офицерские звания после выпуска из ВУЗов, имевших военные кафедры. Одного из ИТМО, артиллериста морской артиллерии, и одного аж из Первого медицинского, врача надводного корабля. Его не сделали командиром медицинского взвода, потому что тот был уже полностью укомплектован еще в мирное время и командовал им аж капитан, являвшийся выпускником военно-медицинской академии. Но начштаба батальона мельком и невнятно упомянул, что будет иметь непривычного резервиста в виду. А пока, дескать, тот будет считаться санинструктором роты. Врач только усмехнулся и мрачно кивнул: он вообще все делал с довольно мрачным видом.

После того как пришлось сформировать третье отделение, его командиром назначили второго из тех мужиков среднего возраста, которые на ее глазах обменялись балканскими ругательствами и так оба этому удивились. Мата вокруг вообще было много, непривычно много, но вот это Вике запомнилось. Вопрос «кто из вас имеет боевой опыт?» звучал уже несколько раз, и в первый — когда, собственно, и выяснилось, что эти двое побывали в Сербии, хотя и в разное время, — и позже. Каждый раз, когда прапорщик-кадровик приводил к Ежову и Проскурину очередные несколько человек. Про то, что в Сербии воевали русские добровольцы, Вика когда-то слышала, но ей всегда казалось что это «казаки», то есть ряженые. Выходило, что нет. К слову, мрачный лейтенант-врач, ставший теперь стрелком, тоже положительно ответил командиру роты на этот же вопрос, назвав Чечню. Но на уточняющие он начал что-то невнятно мычать, задумался, затем неуверенно упомянул горы, морскую пехоту и «непростая история была», и Вика без колебаний заключила, что он врет. Ротный наверняка тоже.

Второе упражнение — это стрельба с места по появляющейся цели из различных положений, цель — атакующая группа пехоты: два стрелка, поясные фигуры. В первые разы до этого упражнения вообще не доходило, в следующие разы командир взвода приказывал стрелять только одиночными, а потом уже разрешалось выбирать, одиночными стрелять или очередями. Вика даже не думала, что в армии такое бывает, в смысле выбор. Очередями у нее получалось плохо, и она даже обиделась сама на себя. Командир отделения посмотрел и после окончания упражнения, с их «отбоем» и рапортом, подошел, показал. Не упустив случая хорошо потрогать ее за бока. Но без лишнего, не дурак. Угроза поменять ей автомат на поварешку, судя по всему, отступила довольно далеко.

Патроны здесь не считали или считали только для подсчета очков и выведения оценок. Позади огневого рубежа на столах свободно стояли открытые «цинки», и начиная с третьего упражнения этих конкретных стрельб им отдали приказ стрелять сколько потребуется. И после паузы объяснили, что «в значении — потребуется, чтобы все выбили по крайней мере „хорошо“». Попытки с четвертой Вика выбила требуемое «хорошо» и при стрельбе очередями, но с пятой снова спустилась, потеряв сразу десяток очков. Плечо болело уже непрерывно, в том числе во время отдыха. И еще болели шея и спина, потому что в прошлые дни она прикладывалась неправильно. И ныли руки, хотя руки у нее были не слабые: все-таки пловчиха. «Некуда здесь плыть, девочка», — сказала Вика сама себе в один из моментов, когда можно было хоть что-нибудь подумать, глядя из-за спины на тех, чья очередь была стрелять. «И будет ли еще хоть раз бассейн с голубой водой, белым кафелем и розовым полотенцем?» Она сама понимала, что отупела: никакой учебы по учебникам и наглядным пособиям здесь не было и в помине. Или почти не было, только что-то в самом начале. Только стрельбы и марши, хотя и «близкие», и учеба по сборке-разборке, и снова стрельбы, иногда по много часов подряд. И чистка лишнего оружия, и «личное время — 15 минут», когда можно попробовать позвонить маме. Дважды это удалось, и мама рассказала, что у нее все хорошо, но в ее голосе были слышны спрятанные слезы. Мама сказала, что они решили жить с соседкой и ее двумя детьми в одной квартире, наглухо закрыв вторую. Так, по ее словам, было лучше. Слово «безопаснее» не прозвучало, но Вика его как-то почувствовала. И еще мама произнесла название нескольких городов и городков, до того близких, что хотелось закричать и куда-нибудь убежать, пока не поздно. Враги были совсем рядом, а они до сих пор не представляли собой ничего. Сборище надевших военную форму и давших присягу сопляков и мужичков. И одна соплячка среди них, рядовая Петрова. Это настолько не соответствовало высоте и мощи накатывающегося вала, что от такого бросало в дрожь. А ведь она не была «чистым гуманитарием», она была дочерью старшего офицера. «Военная косточка», как раньше говорила бабушка.