Саймон покачал головой.

– Если даже ты с ней и порвала – это все равно не точка в ваших отношениях. А хочешь, я с ней поговорю?

Мы сидели рядом на диване. Саймон принял странную позу – лодыжка одной ноги на колене другой. Наверное, если смотреть сверху, он был похож на цифру «4». Рассеянно потирал татуировку – буквы «ЭКС».

– Надо попытаться, Микаэла. В последний раз. Это и ей, и тебе во благо. Ты сама себя изведешь, если не попытаешься, – я же знаю. Позволь мне помочь.

После долгих уговоров, измученная, я согласилась.

– Я сам – бывший, – сказал Саймон. – Ты не забыла, что я – бывший? Поверь, беседа с тем, кто тоже оступился, а потом выкарабкался, порой действует лучше, чем увещевания изначально правильных, изначально чистых.

* * *

Через неделю Саймон нашел Кейси, которая с компанией приятелей устроилась в заброшенном доме. Пришлось, сказал он, задействовать профессиональные навыки, да еще поспрашивать «агентов на районе».

Поначалу Кейси его гнала, но Саймон – он настойчивый. Он установил с ней контакт, и с тех пор я каждый день получала отчет: «Кейси выглядит неважно». «Кейси держится молодцом». «Я водил Кейси обедать. Заставил ее немного поесть».

Так продолжалось целый месяц: Саймон общался с моей сестрой. По ощущениям, он снял бремя с моих плеч и водрузил на свои. В общем, мне стало лучше. За этот месяц я оправилась. Огромным облегчением было знать, что не я одна забочусь о Кейси, что кто-то подставил плечо под груз ответственности, который я тащу аж с четырех лет. Саймон тогда все еще представлялся мне сильным, надежным, взрослым, зрелым – короче, равных ему просто не было.

– Почему ты это делаешь? – спросила я однажды, под впечатлением от его великодушия.

– Да просто мне нравится людям помогать, – объяснил Саймон.

* * *

Еще через месяц или, может, через месяц с небольшим он позвонил и выдал:

– Надо поговорить.

Тон мне сразу не понравился.

– В чем дело? Не томи, скажи сейчас.

– Нет, не по телефону, – возразил Саймон.

Вскоре он уже был у меня дома. Сидел на диване, держал мои руки в своих.

– Вот что, Микаэла. Не хочу тебя пугать раньше времени, только с твоей сестрой плохо. Кейси… она, по-моему, гм, в уме повредилась. Несет какую-то околесицу. Не знаю, от наркотиков это или еще от чего. В любом случае дело серьезное.

Я нахмурилась.

– Что именно она говорит?

Саймон вздохнул.

– Объясняю же – околесицу несет. Будто бредит. Кажется, она из-за чего-то злится, а вот из-за чего именно – поди разбери… Я лично никак не разберу.

– Но слова – слова-то ты слышишь? Какие она произносит слова?

Вопрос, казавшийся мне вполне логичным, почему-то сильно раздосадовал Саймона.

– Ты что, мне не веришь, Микаэла? Кейси не в своем уме!

– Допустим, – сказала я. – Что теперь делать?

– Я постараюсь помочь. Есть у меня знакомые в соцслужбе… Тут главное – диагностировать психоз, у нее или еще что-нибудь в этом роде. Словом, наша первая задача – показать Кейси врачу.

Саймон помолчал, дожидаясь моего ответа. Не выдержал, спросил прямо:

– Ну что? Да или нет?

– Да.

* * *

В ту ночь мне не спалось.

Я лежала в постели, считая часы до утренней смены. Вдруг сообразила, что два с лишним месяца питалась только отчетами Саймона, а саму Кейси ни разу не видела на улице – и считала это хорошим признаком.

Был час ночи. Смена моя начиналась в восемь. Но я уже уяснила, что заснуть не получится. Перестав гоняться за призрачным сном, я поднялась, оделась и отыскала самую свежую из фотографий Кейси.

Затем вышла из дому, села в машину и поехала в Кенсингтон.

Из отчетов Саймона я примерно представляла, где может находиться Кейси. Добравшись до первого перекрестка, стала расспрашивать о ней.

По ночам в Кенсингтоне жизнь бьет ключом. Особенно если ночь теплая и благоуханная, какие выпадают в конце весны и начале лета. Был май. Немногочисленные кенсингтонские яблони и вишни стояли в полном цвету, покачивая отяжелевшими, будто от снега, пышными ветвями. Зрелище из категории зловещих: цветы, что жаждут солнца, в ночном мраке вынуждены тянуться к фонарям.

Я молча показала фотографию группе мужчин. Один из них сразу опознал Кейси, а я подумала с неприязнью: уж не клиент ли это моей сестры?

Опознавший тоже что-то заподозрил, скосил на меня глаз.

– На что она тебе, а?

Вдаваться в подробности не хотелось, тем более перед этим типом. Я просто сказала, что ищу подругу; может, меня к ней отведут?

Мужчина молчал. Колебался.

Из настоящего кенсингтонца сло́ва не вытянешь, даром что все друг друга знают и каждый в курсе, чем промышляет сосед. Скрытничают главным образом ради собственного спокойствия. И впрямь: зачем лезть в чужие дела, геморрой наживать? «Не закладывай» – звучит здесь рефреном; будь у Кенсингтона герб, эта заповедь смотрелась бы на нем вполне уместно.

Этот конкретный тип, возможно, видел меня в полицейской форме и решил, что я работаю под прикрытием, а байку о подруге сочинила с целью арестовать Кейси.

К счастью, есть сравнительно простой способ расколоть кенсингтонца. Цвет отмычки – зеленый. Пожалуй, мне хватило бы и пяти долларов (ровно столько просят за дозу героина), но я запаслась двадцаткой.

– Отведешь меня к ней – получишь двадцать баксов, – пообещала я.

Кроме денег, у меня был пистолет – на случай, если деньги попытаются отнять силой. Насчет пистолета я, конечно, умолчала.

Мужчина огляделся по сторонам. Вид у него был неважный. В ломке, догадалась я. Такой на все способен ради дозы. В другое время будет соблюдать неписаный кодекс кенсингтонской чести, а когда доза необходима, честь – побоку…

Словом, он согласился. Повел меня какими-то закоулками. От свидетелей подальше, думала я, в любую секунду готовая выхватить оружие. Мужчина шел первым, я следовала за ним на расстоянии нескольких шагов, чтобы и его движения предугадывать, и по сторонам глядеть.

Наконец мы пришли.

Дом заброшенным не выглядел. Окна не заколочены, стены не размалеваны. Даже клумбы с красными геранями у входа, причем в полном порядке – выполоты, политы.

– Вот здесь она теперь живет, – сказал мужчина и протянул ладонь: мол, давай, плати.

Я покачала головой.

– Почему я должна тебе верить? Пока сама ее не увижу, денег не получишь.

– Ну ты и зануда… Я что, среди ночи должен людей тревожить?

Он вздохнул в знак того, что согласен – потревожит, куда же деваться? Мне стало стыдно – за свою неприязнь, за подозрительность.