– Стирка, – и добавил: – Ну, поехали, посмотрим, как выглядит край света.

Через Секеровский мост и Марки мы продирались с трудом – вся Варшава, похоже, собралась выехать. Только у Вышкова стало чуть-чуть посвободнее, Маврикий прибавил скорость, и мы оба почувствовали ветер в парусах.

– А я знал одного парня, который возил к матери посуду, – философски заметил Маврикий, вглядываясь в дорогу перед нами.

– Она ее что, собирала?

– Нет, мыла.

– Посуду? – уточнил я.

– Ну, – кивнул Маврикий.

– Посуду?!! – я все никак не мог успокоиться.

– Говорю тебе. Ты знаешь, сколько надо иметь посуды, чтобы вот так ее складывать в сумку, копить и потом везти? И ведь она же склеивается, она же грязная, да?

– Да, – подтвердил я, не особо представляя себе, как можно упаковывать грязную посуду и нести ее вниз, а если еще и лифт, черт его дери, не работает, совать в машину и ехать с этим барахлом, да при этом соблюдать осторожность, чтобы не побить, потом пешком волочь к матери на этаж, потому что лифта-то нет, там вынимать, потом ждать, потом опять складывать и опять везти… Абсурд какой-то, чистый абсурд с грязной посудой. Это же тебе не стирка.

– И вот он мотался с этой посудой туда-сюда, туда-сюда. И до сих пор мотается.

– А мать что?

Маврикий пожал плечами.

– Любит, наверно, да?

Моя матушка все время крутится: то помыть что-нибудь, то убрать, то вытереть, то за чем-нибудь сходить. Как будто не может себе места найти. Вместо того чтобы отдыхать.

* * *

На глухариное токование мы в этом году не попали из-за дурацких Мартиных Канар, но и просто пара дней в окрестностях Книжинской Пущи – это замечательно. У родителей Маврикия рядом с Крынками домик, ему больше ста лет, деревянная халупка в чистом поле, за халупкой – лес, на горизонте – умирающая деревня, только четыре жилых дома осталось, в одном держат корову, и ни одной собаки в поле зрения, потому что грядки никто не обрабатывает и через забор лазить некому, и поэтому никто за тобой не бегает как дурак и не хватает тебя за штаны.

* * *

Первый раз Маврикий пригласил нас сюда несколько лет назад – Толстого, Бартека, Яся, который теперь живет в Дании, Роберта, своего приятеля, и меня, само собой. Мы взяли велосипеды и провели семь дней, проезжая по семьдесят километров ежедневно. Тогда и родилась эта праздничная традиция, которую мы и сегодня поддерживаем, вот только я немного отстал, особенно в этом году, потому что я даже велосипед еще не вытащил из кладовки, а ведь обычно в это время года у меня уже минимум пара сотен километров накручена.

Создать эту традицию мы решили за пивом и маленьким костерком, на котором хотели было поджарить кровяную колбасу, но она этого не поняла и сгорела, превратившись в угли.

А мы придумали Шестипелетон.

Нас было шестеро, велосипеды у всех есть, а из велосипедного седла мир кажется однозначно ярче и прекраснее, чем из окна автомобиля: легче увидеть какое-нибудь животное, а в городе – поглазеть на девиц.

Ясь из Дании вбивает наши результаты в Excel, и первого ноября мы все сравниваем достижения – сколько кто проехал в этом году, причем мы подаем сведения о трассах пяти категорий:

старейшины – то есть известные дороги;

первачки – трассы, по которым еще никто не ездил;

новички – известная цель, но дорога всякий раз разная;

экстрим – ну, это понятно, необычная дорога, например через горы, по которой особо не поездишь;

премиум – дороги за границей.

Еще есть подкатегории, такие как дружеская, женская, «Одинокий волк», и подкатегории подкатегорий или субкатегории: например, «свежачок» – это когда с тобой едет кто-то неопытный, первый раз.

Женщины всегда сильно замедляют движение – известное дело: то сюси-пуси, то фото здесь надо бы сделать, то пить, то есть, то давай отдохнем, присядем, остановимся, поцелуи, за попку схватить, ногу натерла… С друзьями едешь быстрее, адреналин в крови кипит, боишься отстать. «Одинокий волк» – лучше всего, сам себе задаешь темп, ты хозяин этого мира, если хочешь пива – остановишься и выпьешь пива, а если не хочешь – то и три часа подряд можно ехать, и никто из этого проблему делать не будет.

Я и правда неплохо крутил педали, хотя в этом году наверняка буду последним: уже не нагоню отставания, а все потому, что перестал ездить на велосипеде на работу – но слишком много надо возить с собой оборудования. Хотя, может, если корзину купить себе – кто знает. В пробках не стоишь, всегда проедешь через забитый город, и лишний вес тебе точно не грозит.

Три года назад я накатал три тысячи двести километров и оторвался от всех остальных, хотя не во всех категориях, конечно.

Сторожка Маврикия находится почти на самой границе с Белоруссией, там не видно ни огонька, ни присутствия чего-то живого, на многие гектары простираются заливные луга – просто рай для коростелей, в Польше это единственное такое место. Увидеть эту птицу непросто, он только стрекочет, скрипит, как старая калитка, но попробовать можно. Вот мы и полазаем с биноклями, поснимаем.

Ехали мы неплохо, за Замбрувом кое-чего купили – водочку, запивку, колбасу, хлеб, фляки, самое необходимое. После Белостока попали в небольшую пробку, потому что там перестраивают то, что построили недавно, два года назад, но уже к ночи были на месте.

Люди добрые, это сказка просто! Уже как только съезжаешь с шоссе на проселочную дорогу – мир становится другим.

Косули шмыгают, только белая попка мелькает среди деревьев, птицы устроили вечерний гомон, соловьи заливаются песней, трясогузки заигрывают с машиной – задавит? Не задавит? Дрозды в гнездах сидят. Мир и покой живой природы – все совсем не так, как у нас, людей.

Я так это люблю.

Канарские острова должны учиться у нас, как нужно выглядеть.

Мы доехали до сторожки Маврикия и были счастливы, как дети.

На пороге нужно наклонить голову, чтобы лоб не разбить, но зато мы совсем одни и впереди несколько потрясающих дней.

Я бросаю сумку в комнату, в которой буду ночевать, вытаскиваю только спальник и иду помогать Маврикию.

Маврикий вообще характеризуется тем, что у него в машине есть все. И под этим «все» я подразумеваю ВСЕ.

Сначала он вынимает мешок – этот мешок прилагался к лендроверу и он фирменный, что Маврикий на протяжении многих лет специально подчеркивает. В мешке – подушка, спальник, простыня. Потом он выносит сумку, а мне глазами показывает на коробку, полную всякой рухляди, и я беру ее и несу за ним.

Ставим все это в кухне. Кухня вся деревянная, балки над головой, круглый стол посередине, сбоку – печка, изразцовая.

Мы снова идем к машине – еще две коробки, одна пластиковая, большая – беру, несу. Теперь сумка с продуктами. В багажнике еще много вещей, аккуратно упакованных, я вопросительно смотрю на Маврикия.