Когда весть о двух этих убийствах долетела до Рима, папа разгневался так, как не гневался ни один его предшественник со времен сотворения мира, и издал буллу, призывавшую подданных Генриха, взявшись за оружие, свергнуть его с престола. Король принял все меры предосторожности, чтобы документ не проник в его владения, и взялся притеснять пуще прежнего английские монастыри и аббатства.

Упразднением их занялись облеченные особыми полномочиями чиновники, во главе которых стоял Кромвель (теперь особым расположением короля пользовался он), и, чтобы добиться полного успеха, всем этим людям понадобилось несколько лет. Несомненно, многие из этих учреждений, битком набитых ленивыми, невежественными и сластолюбивыми монахами, могли числиться среди религиозных разве что по названию. Несомненно, монахи обманывали народ всевозможными способами: приводили при помощи проволоки в движение картины, уверяя, что их чудесным образом оживляет Господь, хранили у себя целые бочки зубов, принадлежавших якобы некому святому, личности, по всей видимости, и впрямь незаурядной, коли было у него одного столько челюстей, имели они также в своем распоряжении угли, на которых, по их словам, зажарили святого Лаврентия, кусочки ногтей с пальцев ног других святых, не говоря уже об их перочинных ножиках, башмаках и поясах, и весь этот хлам назывался реликвиями, а темные люди им поклонялись. Но несомненно и то, что королевские чиновники и солдата, преследуя добропорядочных монахов заодно с нечестными, поступали несправедливо, уничтожали красивейшие вещи и бесценные библиотеки, портили картины и витражи, мозаики и резьбу. А все придворные с алчностью ненасытных волков поделили между собой все, что осталось после этого великого разбоя.

Его любимая дочь бросилась к нему с рыданиями

Король, похоже, окончательно лишился здравого смысла, — он с таким исступлением преследовал монахов, что даже объявил изменником давным-давно покойного Томаса Бекета, и его тело вырыли из могилы. Этот святой, вероятно, и в самом деле был чудотворцем, как утверждали монахи, если они не врали, потому что откопали его с головой на плечах, хотя после смерти Бекета они показывали другую голову, уверяя, что она-то и есть настоящая. Голова эта тоже приносила монахам немалый доход. Золотом и драгоценными камнями из гробницы наполнили два большущих сундука, и тащили их, согнувшись в три погибели, восемь человек. Вы можете составить себе представление о тех богатствах, что хранились в монастырях, потому что после их уничтожения королевская казна пополнилась за год на сто тридцать тысяч фунтов — сумму по тем временам неслыханную.

Эти события народ воспринял с великим неодобрением. Монахи отменно хозяйствовали на своих землях, всегда оказывали гостеприимство путникам и, кроме того, привыкли делиться с ближними своим зерном, фруктами, мясом и прочей провизией. В те дни трудно было обменять товар на деньги: дорог не хватало, те, что были, никуда не годились, а уж о подводах и телегах и говорить не приходится! Поэтому несметные запасы, хранившиеся в монастырях, приходилось раздавать, иначе они гнили и пропадали попусту. Немало людей осталось без продуктов, которые многие из них были совсем не прочь получать даром, а лишившиеся крова монахи скитались повсюду, подогревая всеобщее недовольство. Одно за другим вспыхнули восстания в Линкольншире и Йоркшире. Усмиряли бунтовщиков беспощадно, и сами монахи не избегли казни, король же, творя свое грязное дело, прямо-таки землю носом рыл, точно жирный кабан.

Я сразу рассказал обо всех событиях, связанный с религией, чтобы было понятней, и теперь вернусь к семейным делам короля.

Несчастная королева Екатерина к тому времени умерла, а королю, между тем, наскучила вторая его жена: и точно так же, как он влюбился в Анну, когда та прислуживала королеве, влюбился он теперь в другую даму, прислуживавшую Анне. Вы видите, что дурные дела наказуемы, и представляете, как горько сожалела теперешняя королева о своем восшествии на трон! Новым увлечением короля стала леди Джейн Сеймур, и, остановив на ней свой выбор, он тут же решил, что пришла пора отрубить голову Анне Болейн. Генрих выдвинул против Анны целую гору обвинений, ив их числе были чудовищные преступления, к которым она не имела ни малейшего отношения, но якобы совершила с помощью брата и нескольких мужчин из ее свиты, наиболее известными из которых были некий Норрис и музыкант Марк Смитон. Так как знатные вельможи и советники дрожали и пресмыкались перед королем больше любого самого бедного крестьянина, они вынесли Анне Болейн обвинительный приговор, а заодно с ней не пощадили и остальных несчастный. Все они умерли, как мужчины, за исключением Смитона: из него король выудил ложь, названную признанием, и тот ожидал помилования, но, что меня радует, не дождался. Оставалось избавиться только от самой королевы. В Тауэре ее окружили шпионками, ей предъявляли неслыханные обвинения, отказывая в малейшем снисхождении. Но унижения укрепили дух Анны, и после неудавшейся попытки смягчить короля с помощью душещипательного письма «из скорбной тауэрской темницы», сохранившегося до наших дней, она преисполнилась решимости мужественно принять смерть. Анна Болейн весело сказала окружающим, что она слышала, будто палач ей достанется ловкий, а шея у нее тонкая (тут она обхватила шею руками и рассмеялась), и значит, страданиям ее вскоре придет конец. Бедняжку вскоре и впрямь избавили от страданий на зеленой лужайке в стенах Тауэра, а тело ее затолкали в какой-то старый ящик и зарыли в землю под часовней.

Рассказывают, что король, сидя в своем дворце, с нетерпением дожидался пушечного выстрела, который должен был оповестить его об очередном убийстве, и как только грохот сотряс воздух, возликовал и велел приготовить собак для охоты. От такого негодяя вполне можно было ожидать чего-нибудь в этом роде, не знаю, охотился Генрих в тот день или нет, но на Джейн Сеймур он женился назавтра.

Мне, конечно, жаль, что Джейн прожила ровно столько, чтобы успеть дать жизнь сыну, названному Эдуардом, а затем умерла от лихорадки, но, по моему разумению, любая женщина, которая становилась женой такого чудовища, зная, сколько он пролил невинной крови, заслуживала топора, и проживи Джейн Сеймур дольше, не сносить бы и ей головы.

Кранмер положил много сил, пытаясь сберечь хотя бы часть церковного имущества религии и образования, но родовитые семьи были до того неуемны в своем стремлении завладеть им, что старания его, можно сказать, пропали даром. Даже Майлз Кавердейл, оказавший людям неоценимую услугу, осуществив перевод Библии на английский язык (нереформированная церковь никогда бы не допустила этого), прозябал в нищете, а знать заграбастала монастырские земли и деньги. Людям объясняли, что им не нужно будет платить налоги, если церковное имущество будет принадлежать королю, но взамен прежних налогов вскоре были введены новые. На самом деле народу повезло, что многие знатные господа наложили лапу на эти богатства, если бы все они достались короне, тирания не кончалась бы сотни лет. Одним из самых рьяных поборников церкви и противников Генриха был его дальний родственник, некто Реджиналд Пол, не жалевший красноречия в своих нападках на короля. Пол, хоть и получал от него жалование, день и ночь защищал церковь с помощью пера. Поскольку королю было не добраться до Реджиналда Пола, так как тот жил в Италии, он любезно пригласил его при ехать и все обсудить. Но Пол был не дурак и потому даже шагу не ступил в сторону короля, и тогда Генрих обрушил свой гнев на его брата, лорда Монтегю, маркиза Эксетера, а также еще нескольких дворян. Всех их подвергли пыткам и казнили за государственную измену, заключавшуюся в том, что они переписывались с Реджиналдом Полом и оказывали ему содействие — чего, конечно, никак нельзя было исключить. Папа пожаловал Полу кардинальское звание, но тот так огорчился, что существует мнение, будто он надеялся занять английский трон, когда он освободится, и жениться на принцессе Марии. Увы, получив высочайший духовный сан, Пол бьл вынужден похоронить свою мечту. Его мать, почтенная графиня Солсбери, к несчастью, попала в руки тирана, став последней его жертвой из этой семьи. Когда ей было велено положить седую голову на плаху, она бросила палачу: «Нет! Голова моя никогда не замышляла измены, так что, если тебе она нужна, поймай ее сам». И женщина побежала кругом эшафота, а палач бросился на нее, и седины ее обагрились кровью, но она до последнего мгновенья отбивалась, протестуя против варварского убийства. Народ же стерпел это, как терпел все прочее.