От неожиданности открыв рот, я смотрела на своего новоиспечённого адвоката, как баран на новые ворота.

Это имя в последнее время было на слуху — молодой амбициозный адвокат Николай Синклер стремительно поднимался по карьерной лестнице — на счету у него было несколько с блеском выигранных, казалось, безнадежных процессов, а услуги его стоили баснословно дорого.

— Слушается дело о девице Монике Калдер, которая обвиняется в проституции и пятнании полицейского мундира, — сухим, надтреснутым голосом проговорил Преосвященный Владыка Энцо Витали — тот самый старик, что восседал в самом центре Синода.

— Кто вас нанял? — спросила я у своего адвоката, не вслушиваясь в слова верховного архиепископа — впрочем, это было несложно, потому что он говорил очень тихо, словно листья шелестели на ветру.

— Мне тоже очень приятно с вами познакомиться, мисс Калдер, — усмехнулся Синклер. — Боюсь, эта информация останется для вас закрытой. В остальном прошу положиться на меня.

Он действительно был хорош.

Во-первых, с самого начала заявив: «Моя подзащитная дает мне полное право на свое представительство!», Синклер избавил меня от необходимости вообще что-то говорить перед Синодом и всеми этими враждебно настроенными людьми и вампирами, которые воспринимали меня в штыки.

За это я была ему по-настоящему благодарна — каждое слово перед Синодом давалось мне с таким трудом, будто в горло насыпали битого стекла.

Во-вторых, линия защиты моим новым адвокатом была выстроена просто блестяще. Николай Синклер представил меня милой, робкой, беззаветной девочкой, для которой не существовало никакого другого выбора, кроме как «пойти по желтому билету».

С крайней степенью удивления я увидела на месте свидетеля по моему делу Александра Брента, который сейчас находился под следствием и который в подробностях рассказал про то, как своей аферой с нашей квартирой поставил меня в безвыходное положение.

Он обливался крокодильими слезами, и поминутно просил у меня прощения, в красках живописуя Синоду, как буквально загнал меня в ловушку.

Но этого моему адвокату показалось мало, чтобы обелить меня. Потрясая перед всеми коробочкой таблеток «Теагаст» с приклеенным к ней ценником, он рассказал, как трогательно и нежно я люблю свою бабушку, которой потребовались очень дорогие лекарства.

Медсестра из бабулиной клиники, наша соседка, мадам Эрмит, — все в один голос твердили, какая я искренняя, чистая, добрая и порядочная.

Настоящий ангел во плоти, бедный ангел, которому подрезали крылья и толкнули на панель…

О да, Николай Синклер действительно был гениальным адвокатом — я видела, как спадает напряжение в зале судилища, как презрение, злость, ненависть в глазах людей сменяются растерянностью, непониманием и… сочувствием. Святейший Синод несколько раз уходил на закрытый совет, а это, как шепнул адвокат, являлось хорошим признаком.

— На полное снятие обвинений мы, конечно, рассчитывать не можем, — проговорил Синклер, когда Синод удалился на последний, решающий сейм. — Но, думаю, самого страшного нам удалось избежать — вряд ли они приговорят тебя к вырезанию половых органов, как я опасался. Скорее всего, дадут от трех до пяти лет в Поселениях. Конечно, мы будем оспаривать…

Трясясь, словно в лихорадке, я, даже не пытаясь унять сковавшую все мои члены ледяную дрожь, видела, как один за другим члены Синода возвращаются с сейма и рассаживаются по своим местам.

Последним свое место занял Его Высокопреосвященство Коул Тернер. Преосвященный Владыка, перегнувшись к нему, что-то сказал и Коул коротко кивнул. Верховый архиепископ переспросил, но кардинал кивнул снова — кажется, решение было принято и было оно окончательным.

— Синод готов огласить свое решение по делу Моники Калдер, — объявил верховный архиепископ, поднявшись со своего богато украшенного кресла, обитого шелком. — Святейший Правительствующий Синод с участием аколита Дарио Оливьери, суффрагана Федерико Бона, ординария Мауро Пьяцца, кардинала Роко Козини, митрополита Джаналуки Анжели, ординария Давида Рицци, примаса Илария Мари, архипресвитера Плачида Контини, кардинала Коула Тернера и меня, верховного архиепископа Энцо Витали, при секретаре, канонике Анджело Сасса, рассмотрев в открытом заседании судилища в особом порядке материалы морального дела в отношении Моники Калдер, со средним образованием, незамужней, установил, что девица Калдер, состоя на службе в полиции, занималась проституцией и сотрудничала с борделем, то есть совершила грубое нарушение общественного порядка, циничное и бесстыдное деяние, пошатнувшее устои общества и развенчивающее наши духовные скрепы. На основании вышеизложенного суд приговорил: признать Монику Калдер виновной и назначить ей исключительную меру наказания — смертную казнь через повешенье…

— Мы протестуем! — даже не дослушав архиепископа, выкрикнул Николай Синклер, дернув себя за галстук. — Мы считаем приговор несоизмеримо жестким для деяния, которое совершила моя подзащитная!

Кажется, он был шокирован, точно так же, как и большинство присутствующих, по рядам которых пронесся громкий гул, но непонятно было — одобряют они то, что сейчас услышали, или нет.

— Смертная казнь за проституцию?! Да вы издеваетесь! — раздался в зале растерянный женский голос.

— Святейший Синод обращает внимание, что подобная мера пресечения ждет каждого, кто покусится на наши духовные скрепы. Приговор Святейшего Правительствующего Синода в отношении Моники Калдер обжалованию не подлежит, и будет приведен в исполнение незамедлительно, — поднявшись со своего места, хладнокровно проговорил Его Высокопреосвященство, Коул Тернер и закончил. — Милостью Святейшего Синода перед казнью виновной даруется право последней исповеди.

В наполненном народом наосе повисла такая гробовая тишина, что, казалось, пролети муха — ее все услышали бы. Я закусила костяшки пальцев, не в силах поверить.

Не в силах принять это…

Тем громче и увереннее раздался голос вошедшего в зал вампира:

— Я, Светлейший Князь Темных, Константин Леоне, глава дома Леоне, беру осужденную на казнь Монику Калдер под свое личное покровительство по праву первородного вампира.

Толпа ахнула чуть ли не хором, а я подняла глаза на Его Сиятельство, безукоризненного Леоне, который, будто во сне, ступил в двери наоса и встал рядом со скамьей подсудимых, где сидела я.

— Святейший Правительствующий Синод налагает на право первородного вампира свой третий и последний интердикт, — отозвался Коул Тернер, не сводя с Леоне ледяных глаз. — Блудница будет казнена сегодня!

— Что это значит? — прошептала я Синклеру, который, как и я, как и все присутствующие здесь, не мог оторвать глаз от противостояния между кардиналом и князем, родными братьями, воздух меж которыми как будто искрил.

— Что у вас не осталось ни одного шанса, — адвокат с сокрушением покачал головой. — Леоне давал Синоду три интердикта — то есть право три раза отменить любое его решение или приказ. Два раза они им уже воспользовались, причем давно, а третью такую возможность берегли, как зеницу ока. Теперь даже сам светлейший князь не сможет никак повлиять. Кардинал Коул Тернер твердо решил вас повесить, и он сделает это сегодня. Мне очень жаль. Мы сделали все, что могли…