19

– Анастасия Андреевна…

Она сдержала улыбку: так ее давно никто не называл. А тут вдруг именем-отчеством ее величает свирепый сибирский атаман князь Ибрагимов и своим обращением как бы отдает приказ: отныне нашу спутницу называем только так.

– Анастасия Андреевна, а стоит ли возвращать деньги банку «Балерика»? Вы написали картину, сеньор Червеза ее купил, при чем тут «Балерика»?

– Над этим надо подумать. Отложите пока два чемодана в сторону.

– Быть посему. А остальные два чемодана, Анастасия Андреевна, мы решили делить так: знания – ваши, наводка на цель – ваша, план – ваш, руководство – ваше, вам – чемодан; нас – одиннадцать, и нам чемодан.

– Не согласна. Нас – двенадцать. Все рисковали головами. Всем поровну.

1

У зеркальных дверей «Александра» надменный золоченый швейцар, презрительно-вежливо раскинув руки, преградил путь грязной ватаге: тю-тю-тю, таким сюда вход заказан.

Здоровенный мужик, до самых глаз бородой курчавой заросший, всей ватаге оборванцев явный глава, чуть выступил вперед и, глядя куда-то поверх и мимо швейцара, запустил богатырскую пятерню в бездонный карман, извлек большую новую бумагу в перламутровых узорах и затейливых рисунках, с хрустом смял ее пальцами левой руки, сунул смятый шарик в нагрудный кармашек швейцаровой ливреи, похлопал для верности по выпяченной швейцаровой груди и, пропуская вперед хрупкую девушку-подростка, шагнул хозяином-медведем в распахиваемую перед ним дверь, не обращая внимания на поклоны и выражения благодарности.

2

В эту «Демократию» Руди Мессер каждую ночь ходит. Ошибку первого посещения не повторяет. Сразу предупреждает всех, что он отсутствует. И предупреждает всех, кто появится позже: Рудика тут нет.

Открылась перед ним пучина бездонная. Это как в море: шаг, еще шаг по мелководью, а дальше – провал. В политике, как в пучине морской, только страшнее и глубже. Сколько тайн перед ним открылось! И уже в первые дни зарекся: в политику никогда не лезть. И во власть – тоже. Уж слишком провалы жуткие перед ним открылись. Во власть безумцы идут. Непонимающие. Или самые понимающие.

Ужасно интересно знать, что там творится, за кулисами, но упаси Господи в те водовороты самому попасть.

3

Перевернулся Макар на другой бок. Громыхнул храп по кинобудке.

Растаяла сама собой решетчатая клеть лифта, которая влетает в бассейн с водой. Вместо этого – снова девушка с голубыми глазами, которую убивает Холованов. Потом во сне – дела повседневные: система оружия со странным названием СА. Все можно совершенствовать. Нам нет преград ни в море, ни на суше. Прогресс бесконечен. Особенно – во сне. Во сне наше сознание вырывается из клетки повседневных условностей и гуляет на свободе. Гениальные изобретения рождаются именно во сне. Можно ли совершенствовать СА? Можно! Все дело в пуле. Она – с керамическим сердечником. При столкновении бронебойной пули или снаряда с броней происходит мгновенный и ужасающий разогрев в точке соприкосновения, оплавляется броня, но и снаряд по мере проникновения в броню расплавляется сам, превращаясь в раскаленное мягкое месиво. Чтобы этого не случилось, снаряд делают тугоплавким. Не помогает. Тогда – керамический сердечник! Броня разогревается в момент удара, становится мягкой, как масло, а твердый керамический сердечник идет через броню, как нож.

Вот тут-то открытие и ждало своего открывателя. Макар во сне даже застонал. Пробивать броню: нужны тугоплавкие металлы и керамика. Но мы же не броню пробивать должны, а собачьи головы врагов. Но головы-то у них не бронированные! Вражья голова все равно расколется, если ее ляпнуть чем-нибудь весом в 64 грамма со скоростью километр в секунду. Когда речь о голове, бронепробиваемость не является главным требованием. Она вообще не нужна. Главное, чтобы другие враги потом пулю не нашли и не догадались, что же это такое случилось. Сейчас приходится стрелять, имея фоном большой водоем, чтобы бронебойная пуля, раздробив голову, пролетела дальше и утонула. А ведь можно сделать так, что оружие СА можно будет применять не только по целям на фоне водоема. Для этого пуля должна быть не твердая, не тугоплавкая, а, наоборот, жидкая! Эврика! Это так просто. Пусть будет тонкая металлическая оболочка, а внутри – металлический сердечник, но из такого металла, который легко плавится. От выстрела, от трения о стенки канала ствола, от сопротивления воздуха в полете разогреется внешняя оболочка, а внутренняя превратится в жидкость. Такая пуля ляпнет врага в голову, разобьет ее в черепки, в осколки и брызги, но и сама при этом разлетится в мельчайшие капельки! Вот уж тогда стреляй в любой обстановке, и никто никогда не определит, почему вражеская голова вдруг лопнула.

4

Каждую ночь в «Демократии» творятся большие дела, вершится политика, тут в красной мгле принимаются решения, тут продаются заводы, тут устанавливают курс валют, открывают шлюзы инфляции или давят ее. Тут решают судьбы людей и государств. Тут говорят о войне. О небольшой победоносной войне: надо списать какие-то миллионы, и неплохо для этого совсем немного повоевать. Тут делят бюджет. Тут за карточными столами вершится судьба империи и Европы.

Еще Руди Мессера отношения между людьми влекут. Кто эти женщины в нарядах волнующих? Откуда они приходят вечерами, как ночи в «Демократии» проводят, куда с рассветом исчезают?

Руди входит в любую комнату, видит все и слышит все. А с рассветом садится в карету с дамой и едет туда, куда ее везет сонный кучер.

Так Руди Мессер попал в женский монастырь и в императорский дворец, в притон убийц и в центральный комитет партии социалистов-революционеров.

В императорском дворце однажды Руди Мессер, миновав всю охрану, нарвался на собаку. То был ротвейлер. Сука. Но то особая история. В следующий раз расскажу…

За месяц Руди Мессер видел столько убийств, сколько мы не видим их за месяц в кино.

Поразило его вопиющее несоответствие между настоящими причинами и подробностями убийств и описаниями в прессе. Земля и небо. Видимая сторона. И невидимая.

Ему тогда уже было ясно: Австро-Венгерская империя ввяжется в небольшую победоносную войну. Война империи не нужна. Война нужна людям в тайном притоне. Небольшая война превратится в большую и погубит Австро-Венгерскую империю. И Российскую тоже. И Германскую.

5

И уж навстречу им с эстрады наперекор развеселому канкану, наперекор всему оркестру и воле дирижера первая скрипка, срывая веселый перепляс, вдруг заплакала надрывным голосом пьяного русского офицера. И, вторя ей, сначала нехотя, вразнобой, а потом все дружнее затянул оркестр «Очи черные». И дирижер, сообразив, что русские идут, уже не смотрел оторопело на первого своего скрипача, но, подстроившись под оркестр, плавным жестом перехватил руководство, довел первый куплет до рыдающего конца и, вознеся руки к небу, обрушил их вниз, словно громовержец. Знал оркестр, что «Очи черные» – это только сигнал, это только присказка, это только перестройка и переход к главной мелодии, которую надо начать всем разом и в полную мощь. И, подчиняясь мощному взмаху, грянул оркестр «Боже, царя храни!».