снаряда через равные интервалы времени. Во время обстрела наши пушки молчали, однако теперь, после значительной паузы, ответили тремя мортирными залпами и после небольшого перерыва, для придания большей выразительности своему ответу, добавили еще одну мину, наудачу. Берн взглянул на часы, было начало седьмого.

— Вот это они дали! — восхитился он.

Спустя несколько минут они услышали наверху голоса двух человек, и Мартлоу, поднявшись до половины лестницы, окликнул их. Вошли двое посыльных из Бригады, и, после того как занавесь была опущена, Берн зажег свечку.

— Я уж подумал, вы сдристнули отсюда, когда увидел этот разъебанный сарай, — сказал один из посыльных.

— Я оставил на двери надпись, — не подумав, ответил Берн.

— А мог я ее прочесть? — возразил тот. — Темно, как в жопе. Вот так всегда. Ладно, дернем по паре затяжек, перед тем как топать назад. А вы, ребята, умеете устраиваться с удобствами.

— Первая заповедь хорошего солдата, — пояснил Берн.

Они поговорили об артобстреле. Теперь, когда все закончилось, никто не собирался придавать ему особой значимости.

— В Курсель прилетело всего несколько снарядов, — сказал посыльный. — Мы знали, что все достанется Колинкампсу и складам.

— Ну, я пошел, — сказал Берн. — Не светитесь тут.

— Хуйню не начинай, — засмеялся Шэм.

— Хуйню! Да этот парень правильно зашарил! — возразил посыльный. — Ты ж не хочешь найти тут приключений на свою жопу? Кажись, немчура уже разнюхала, что тут что-то есть.

Берн тоже так думал, но не стал развивать эту тему.

— Один пойдешь? — спросили они.

— Да мы тут почти всегда ходим поодиночке, — ответил Берн. — Ну, пока!

Мартлоу прикрыл свет жестянкой, и Берн отправился в ночь. Темно было, хоть глаз коли, да к тому же лило изрядно, дождь был сильный и холодный. Ему следовало держаться дороги до самого склада, срезать не имело смысла, мокрое полотно дороги было, по крайней мере, хорошо видно, тут поблескивало множество мелких лужиц. Регулировщика не было. Какой-то безотчетный импульс заставил Берна избегать стороны дороги, где он обнаружил убитого, но, взглянув в сторону, куда они оттащили тело, он убедился, что его уже убрали. На складе никого не было, а через пару часов тут наверняка будет не протолкнуться от людей и транспорта. У него был своего рода талант уверенно двигаться в темноте, он был не против дождя, и ему очень нравилась тишина. Сегодня осветительных снарядов было гораздо меньше, а дождь делал их дрожащие ореолы сказочно прекрасными и таинственными.

Он передал донесение, а затем поговорил с капралом Хэмли и штаб-сержантом Корбетом об артобстреле.

— Такие дела… Капитан Моллет теперь вышел из игры, — сказал штаб-сержант.

— А что с капитаном Моллетом, штаб-сержант? — с тревогой спросил Берн.

— Блиндаж накрыло взрывом, на него упала балка и сломала обе ноги. Понадобилось время, чтобы вытащить его, пришлось подкапываться под балку. Хотели использовать пару винтовок для шин, пока его будут нести на перевязочный пункт, но он отказался. «Полагаю, они вам нужнее, чем мне, — сказал он. — Ведь меня придется унести на пару миль отсюда. Не смешите меня». Пока его вытаскивали, он курил сигарету и не проронил ни слова, хотя, безусловно, страдал от боли.

— Кого-нибудь еще зацепило? — спросил Берн.

— Паренек по имени Бейтс убит. И еще двое ранены или получили травмы. Подробностей не знаю. Рота В потеряла несколько человек. Ранен наш часовой, что был у блиндажа. Метьюсен. Знаешь его? Ты ж с роты А? Думаю, знаешь. Говорят, капитан Моллет собирался рекомендовать полковнику направить тебя на офи церскую комиссию. Так? И что думаешь теперь делать?

Пока штаб-сержант рассказывал об убитом Бейтсе, Берн пытался припомнить, кто же такой этот Бейтс, пробовал восстановить его в своей памяти и вдруг, словно наяву, услыхал высокий взволнованный голос, на весь блиндаж прокричавший: «За что меня-то туда?»

Как будто и в самом деле живой Бейтс был здесь, даже голос штаб-сержанта казался не таким реальным, как его. Огоньки свечей трепетали, окруженные мутными ореолами из-за чада, в их неверном свете Берн различил смутные фигуры притихших солдат. Кто в полусне, другой невидящими глазами уставившись прямо перед собой, они застыли в ожидании, погруженные в собственные мысли. Он будто грезил наяву, при этом отвечая штаб-сержанту вполне осмысленно, говорил, что они еще побеседуют, когда вернутся во второй эшелон, предполагал поговорить с мистером Рийсом. При этом все время слышал собственный голос, говорящий о вещах, никаким образом не касающихся его самого, пустых вещах, к которым следовало относиться со всей серьезностью. Он ничего не знал о Билли Бейтсе, ничего, кроме одной, простодушно-наивной фразы: «За что меня-то туда?»

— А можно мне получить наш паек, штаб-сержант? — мягко поинтересовался Берн. — Я и котелок принес для причитающейся нам порции рома. И еще хотел спросить, нельзя ли получить несколько свечек. Из конюшни, где размещался пост, мы перешли в подвал, и нам нужно хоть немножко освещения.

— А кто вам приказывал оставлять конюшню и спускаться в подвал?

— Фрицы заставили. Кроме того, крыша конюшни провалилась. Как только посыпалась черепица и начали обваливаться стены, я решил, что пора нам лезть под землю. Я сообщил сержанту с регулировочного поста, где мы будем, а на воротах конюшни оставил записку. Мы в том же дворе, только в подвале дома. Если можно назвать домом ту груду кирпичей, наваленную над подвалом. Но там мы в полной безопасности, беда только, что вход обращен лицом к передовой, так что нам приходится соблюдать светомаскировку.

— Могу выдать вам только пару свечей, — сказал сержант-квартирмейстер.

— О, сэр, давайте уж их будет три, — просительно настаивал Берн, и пока каптерщик нехотя выдавал ему еще одну, продолжал трепать языком, чтобы не дать тому времени на возражения. — Прямо перед блиндажом регулировщиков я видел убитого. Он лежал на дороге, и мы оттащили его на обочину. Думаю, это был артиллерист. Порцию рома я могу получить в свой котелок, сэр. Думаю, это нас немного взбодрит. А от Калинкампса, каким вы видели его в последний раз, штаб-сержант, почти ничего не осталось.

— Сдается мне, фрицы нас накрыли, — доверительно