Он пришел к ней только однажды. Наталья уже не разделяла, где явь, а где забытье. Сил не было даже на то, чтобы ответить Малуше, когда та спрашивала, жива ли она еще. Может, жива, а может, умерла и попала в ад. Ее ад – это холод и вода, а не огонь. Каждому свое…

– Ты меня слышишь? – Сиплый голос выдернул ее из забытья, заставил пошевелиться. Рыбка, притаившаяся в складках платья, беспокойно забила хвостом. Рыбка тоже ненавидела этот голос. – Я знаю, ты еще жива. Ты не можешь умереть, пока он не придет! Он придет, любовь моя! Уже скоро. Он придет, чтобы убить тебя. Ты думаешь – это муки? Нет, самое страшное еще впереди. Разочароваться в любимом человеке – что может быть страшнее! Да, любовь моя?

Она не ответила, у нее не было ни сил, ни голоса. Рыбка металась по дну колодца маленькой серебряной молнией. Только у нее одной были силы…

Ее сон был сладок, несмотря на холод. Ей снился Андрей, во сне она слышала его голос.

– …Вы по-прежнему настаиваете, чтобы это сделал я? – Здесь, в каменном мешке, ее слух обострился.

– Ну, любезный Андрей Дмитриевич, мы ведь с вами уже все обсудили! – Граф говорил тихо, но Наталья слышала каждое сказанное им слово.

Сон переставал быть сном, прорастал в явь. Наталья попыталась закричать, но вечность, проведенная в колодце, лишила ее голоса. Слабый хрип слился с журчанием воды. Рыбка сочувственно ткнулась ей в ладонь.

– Вы обещали, что сделаете это. Согласитесь, цена велика. Никогда раньше я не был так щедр.

– Только и всего? Я должен привести механизм в движение, и все закончится?

– Только и всего. Конечно, если не считать той круглой суммы, которую вы получите за свое молчание. Вы ведь клянетесь, что о том, что я сделал, не узнает ни единая живая душа?

– Даю слово.

– Мне этого достаточно. Я останусь здесь, буду наблюдать, а вы… Вы, Андрей Дмитриевич, идите к фонтану, откройте наконец заглушку. Мне уже не терпится…

Откройте заглушку… Сон скатился с нее ледяными каплями, ушел на дно, оставляя на поверхности круги, как от брошенного камня.

– Ты слышала? Я знаю, ты все слышала! – Голос графа змеей сполз по каменным стенам, рыбка испуганно заметалась у ног Натальи. – В этом мире можно купить все, даже великую любовь! Нужно только предложить достаточную сумму, и вот – пылкий влюбленный превращается в палача. Ты скоро умрешь. Но умрешь ты не от моих рук, а от рук того, кому мечтала отдать свое сердце. Такая ирония…

– Ненавижу… – Она хотела кричать, хотела биться головой о черные стены, рвать на себе волосы, не черные, как смоль, а отчего-то белые, но сил хватило лишь на то, чтобы встать на четвереньки. Ее предал тот, кого она любила больше жизни, ради которого готова была умереть…

Сначала был гул, набирающий силы, яростный, как рев горной реки. А потом из черного жерла трубы хлынула озерная вода, отрывая от пола, швыряя на каменные стены, ослепляя и оглушая. Цепь натянулась, не пуская к свету, на волю, железной пуповиной привязывая к этому подземному царству. Наталье осталась самая малость, ей осталось только умереть…

Последнее, что она видела, перед тем как вода накрыла ее с головой, была пурпурная атласная лента, в кольцах которой резвилась маленькая рыбка, ее верный проводник в мир мертвых…

…Темнота давила, полнилась голосами и шорохами, темнота сладко пахла кровью…

Ее мертвое, давно истлевшее тело лежало на дне темной пещеры. Седые волосы проросли в трещины на черном камне, ошейник и обрывок цепи были изъедены ржой. От некогда роскошного шелкового платья остались лохмотья. И только медальон в виде рыбы, казалось, стал еще краше, живее всего, что было здесь, в темноте. Медальон заставлял ее очнуться, посмотреть на свое бренное тело.

Ощущать себя бесплотной было странно. Не живая, не мертвая, не упокоенная, но мыслящая, полнящаяся воспоминаниями и злобой, жаждущая крови и отмщения, жаждущая хоть ненадолго восстать из-под земли…

Затхлый воздух завибрировал. В своде пещеры образовался проем, в который прямо на ее мертвое тело хлынули потоки воды. Запах крови сделался невыносимо сладким, невыносимо желанным. Вместе с ним пришла уверенность, что стены, эти каменные стены отныне для нее не преграда. Достаточно одного лишь желания, чтобы очутиться сначала в опустевшем колодце, а потом и наверху.

Сад изменился. Деревья подросли, наполнились соками. К колодцу клонила ветви крепкая яблоня. Наталья села на бортик своего колодца, перебросила через плечо косу, улыбнулась ночному небу. Тот, кто снова вернул ее в мир живых, еще пожалеет. Очень сильно пожалеет…

– Значит, вот так это работает… – Знакомый ненавистный голос, постаревший, растрескавшийся, как земля без дождя. – Всего одна капля крови – и ты, моя бессмертная стражница, уже здесь, готова служить, готова уничтожить любого, кто рискнет приблизиться к колодцу.

И сам он постарел. Седые волосы стянуты в жидкую косицу, вислые усы, нос, сделавшийся еще длиннее, костлявые руки, торчащие из рукавов расшитого драконами халата. На левой ладони – свежая, сладко пахнущая кровью рана. Старик. Теперь уже точно старик, беспомощный, дряхлый… Дотянуться, сжать кадыкастое горло руками, выдохнуть в пергаментные губы мертвый воздух. Или утопить, утянуть в колодец…

По поросшей колючей травой земле не нужно идти, над ней можно парить. Это приятно, это дает ощущение свободы. Вот он совсем рядом, и глазом моргнуть не успеет, как станет таким же, как она, – мертвым… Пришло время для мести.

Больно… Разве может быть больно тому, кто ничего не чувствует, у кого нет ни души, ни тела?! Что же тогда превратило ее в горстку пепла у его ног, что заставило молить о пощаде?

– Ты всегда была нетерпелива, любовь моя. – Он улыбается, правой рукой поглаживает медальон на своей груди. Серебряная рыба, та самая, которая сторожит ее мертвое тело. Его охранный амулет и ее проклятье. – Нетерпелива и глупа. Пришло время научить тебя играть по правилам. Теперь ты Хозяйка колодца, ты хранишь вход в потайную пещеру. Я знаю, тебе скучно там, под землей. Тебе хочется убивать. Такова твоя натура, я сам тебя такой создал. Резвись, убивай! Любого, кто посягнет на мои богатства!

– Ненавижу…

– Я знаю. Ненавидеть у тебя получается лучше, чем любить. Меня это устраивает. Вполне.

Костлявая рука касается ее щеки, и ей кажется, что она чувствует его прикосновения. Это странно, это что-то давно позабытое, но хранящееся где-то в потайных уголках души. Если, конечно, у нее вообще есть душа.

– Наступают лихие времена. – Он улыбается, прячет медальон под халат. Он точно знает, что она не отважится, не осмелится причинить ему боль. Потому что, пока медальон у него, его боль – это ее боль тоже. – Люди потеряли страх и уважение. Все хотят денег, все знают, где их можно взять. Надежды на живых нет никакой, но ты, любовь моя, ты ведь меня не подведешь.