Он узнал того высокого. А посмотрев на второго – вспомнил и его.

Овец он загнал в кошару. Собака позаботится о них, а у него есть дела и поважнее…

Ночное аварское село – это не просто населенный пункт. Аварское село в этих местах – это настоящий лабиринт, состоящий из домов, башен, улиц, уходящих в гору под углом в сорок пять градусов и превращающихся во время дождей в реки, которые не перейти вброд. Но здесь он был дома – он знал все это. В точно таком же селе он играл в детстве.

Пока машину ремонтировали, он проделал по горам больше трех километров – бегом. И когда машины въехали в село, он уже был на позиции и видел, в какой дом вошли люди (на машине к нему было не подъехать). И когда настало время намаза, он, попросив прощения у Аллаха, бросился вниз, ежесекундно рискуя свернуть себе шею…

Подобраться к нужному дому было не так сложно, если быть своим. Дома в дагестанских деревнях не обносились забором, потому что стройматериала не хватало и на сам дом. А двор одного дома чаще всего был крышей того, что расположен ниже по склону. Без винтовки, с одним только ножом, он перебирался от дома к дому, прислушиваясь, присматриваясь. Вот и нужный. В нем, как и положено по местной традиции, бревна, на которых держалась конструкция, выступали на улицу, это надо было для того, чтобы через них отводилась скапливающаяся влага. По ним также можно было лазать – он в несколько секунд забросил себя на крышу, подполз к ее краю. Были слышны голоса. Магомед прислушался. От того, что он услышал, от ярости темнело в глазах.

– Аллаху акбар.

– Мухаммад расуль Аллах.

Смех.

– Ладно, брат, оставим эту ч’анду. Поговорим о делах.

– Я слушаю, эфенди…

Он знал голоса обоих говорящих – слышал, и не раз. Один из них – тот самый турецкий офицер из лагеря, который узнавал у него, хорошо ли он знает Москву и есть ли у него, где там укрыться. Второй – это кадий Аль-Саед, специальный помощник Верховного кадия Исламского виляйята Дагестан. Он учился в университете Аль-Азхар в Египте и много выступал по телевизору и на митингах, с гневом обрушиваясь на всяческие проявления куфара. Магомед знал его, потому что кадий аль-Саед при Высшем шариатском суде исполнял роль кого-то вроде военного прокурора, занимаясь «нравственностью» в рядах армии и спецслужб вилайята. Его боялись даже амиры, потому что никто не знал, на кого следующий раз падет гневный взор главного исламского инквизитора…

– Твоя семья передает тебе привет, вот, они тут, в своем новом доме. Шамиль пошел в медресе, учителя очень довольны им. Твоя жена тоже всем довольна и передает тебе салам, вот, тут, в телефоне.

Значит, не все отказались от бесплатной квартиры для мухаджиров в исламском жилом комплексе. Этому цена оказалась не квартира, а целая вилла.

– Хвала Аллаху. что они добрались. Хвала Аллаху.

– Ты же знаешь, что мы не бросаем своих. Еще с университета знаешь.

Так вот где они его завербовали.

– Какие будут указания, эфенди?

– Твоя работа признана очень хорошей. То, что ты казнил амира Абу Салеха, за это тебе отдельный саул[113]. В Анкаре были особенно рады это услышать, этот маймун особенно сильно мутил воду.

Магомед вспомнил – Абу Салеха аль-Шишани казнили за предательство, сказали, что он вел переговоры с русистами и вообще давний агент Кадырова. А на самом деле оказывается – он туркам помешал, вот что.

– Да, он много лишнего говорил, и про Азербайджан, и про то, что мы осквернили себя грязными делами и вышли из Ислама. А что теперь азеры будут?

– Азеры уже остановятся, там со старшими договорено. Они на нашей стороне, на турецкой. А местных хайванов бросим воевать с Русней, пусть русисты перебьют их хоть всех, нам же меньше работы. Хвала Аллаху, что они такие тупые. А когда русские всех перебьют, зайдет азербайджанская армия, и весь Кавказ будет принадлежать нам, как это и должно быть. Принадлежать тюркам.

– Аллаху акбар.

Кадий Аль-Саед недавно произнес целую фетву о запрете асабии, национализма. Так вот оно как на самом-то деле…

– А мне что делать, эфенди сартип[114]?

– Надо подобрать побольше людей для амалей[115] в Русне. Напиши баян, скажи, что это воля Аллаха. Надо не только Москву, надо все русистские города подорвать, чтобы везде страх был. Тогда мы победим. Все земли до Волги будут принадлежать тюркам.

– У меня один бача на примете, родился в Сары-чин[116]. Говорит, что хорошо город знает, готов стать шахидом.

– Это хорошо. Дай мне его координаты, проверю, не подстава ли. Надо быть осторожными, у русистов тут много агентов осталось. Я поверю, что их нет, только когда мы зайдем в Махачкалу и наведем там порядок.

…

– Еще амир Абу Саад. Теперь надо казнить его. Подумай, как это можно сделать, в чем его можно обвинить.

– Эфенди, я думал, что он наш.

– Думать мне оставь!

– Прошу простить, эфенди сартип.

– Абу Саада испортила родная земля. Он слишком жадным стал и посмел мне ставить условия. Такого прощать никогда нельзя. Смерть ему!

– Понял, эфенди сартип. Сделаю.

– Хорошо. Хватит о делах. Пора и честь знать, как говорят русисты. Давай выпьем. Мне с Истамбула настоящий джин прислали, британский. Такого просто так не достать.

– Ха-ха, джин…

– Ты бы не смеялся, если бы знал, во что он мне обошелся.

– Прошу простить, эфенди сартип.

– Ладно, ч’анда все это. Давай. За твою семью.

– И за вашу семью.

– И за османлы гуч[117].

– И за Великий Туран, эфенди. Пусть весь мир склонится под властью тюрков.

– Хорошо сказал. Быть тебе валием[118] на всем Кавказе.

Вот так вот. Вот цена его пути. Вот то, ради чего он сражался, ради чего он убивал и умирал. И вот те, кто их вел по этому пути, а они следовали за этими поводырями, как бараны за козлами на скотобойню.