— В теории это правильно, но успеем ли мы сделать это на практике? — подал голос другой ученый. — Для таких работ потребовалось бы народу побольше, чем для строительства пирамид! Ведь длина Нила — сотни миль!

— В большинстве селений уже есть ирригационные каналы и бассейны. Наверное, каждая деревня может расширить собственные водохранилища, это не такая уж циклопическая задача, — сказала я. — А вот насчет строительства дамбы — это возможно?

— Нет, — ответил другой механик. — Нил слишком широк, чтобы перегородить его дамбой, и течение слишком сильное.

Он несколько раз моргнул, словно в подтверждение своих слов.

— Что ж, ладно. — Я решила, что тема исчерпана и мы вряд ли сможем воспрепятствовать разливу. — Что именно произойдет во время наводнения? Кто из присутствующих скажет, чего нам следует ожидать?

Теперь вперед выступил настоящий гигант, человек-гора.

— Я Телесикл, — представился он. — Я родом из долины Евфрата, где наводнения — дело обычное. Эпос о Гильгамеше повествует о самом страшном из них. Тогда ради спасения пришлось построить гигантское судно высотой в шесть этажей.

Только лишь проблеск рассвета забрезжил, как черная туча

В небе явилась, и бог громовой громыхал в ее чреве.

Ярость его достигала высоких небес, свет во тьму обращая.

Землю шесть дней и ночей пустошил он водою и бурей.

Великан нараспев произнес эти стихи.

Мы растерянно воззрились на огромный живот, колыхавшийся, как помянутая им грозовая туча.

— У иудеев в священных книгах Моисея тоже описывается потоп, — поддержал его кто-то из собравшихся. — Средством спасения тоже послужил корабль.

— Мы не собираемся строить лодки или ковчеги для жителей Египта, — сказала я. — В конце концов, никакой разлив не накроет всю сушу. Меня интересуют не поэтические описания наводнений, но их реальные последствия. Когда Ной сошел с ковчега на берег, все на земле было разрушено. А что произойдет с нами?

Телесикл зловеще продекламировал:

Люди, из глины земной сотворенные, снова в нее обратились.

Мир разровняло потопом, земля стала плоской, как крыша.

— Что за вздор? — послышался чей-то визгливый голос. — Царица собрала нас не для чтения стихов, а ради практических советов. Могу поручиться, что в глину никто здесь не обратится, а земля в Египте и так плоская, как крыша. Успокойся, глупец!

— Если позволите. — Вперед выступил человек с ястребиным носом, морщинистый, но не такой уж старый, ибо волосы его оставались темными и довольно густыми. — Я Алкей из Афин, механик, интересующийся историей. В Египте работаю давно, успел познакомиться с тем, что происходит в сельской местности при слишком сильных половодьях.

Он выдержал паузу, огляделся по сторонам, а когда понял, что никто не оспаривает его компетентность, продолжил:

— По-настоящему опасные наводнения случаются редко, тем не менее они и их последствия сохранились в людской памяти. Прежде всего, скажите мне: что происходит, когда волны обрушиваются на берег моря?

Никто не ответил.

— Ну? Ну? Неужели никому из вас ни разу не случалось прогуляться по пляжу во время прибоя? Никто не бывал в Иудее? Ну и домоседы! Ладно, скажу за вас: вода разравнивает песок, разрушая все, что из него сделано. Детишки строят из песка домики, крепости — раз, и все они смыты волнами! Но, увы, строения из песка возводят не только дети. Какой строительный материал в ходу в египетских деревнях? Правильно — необожженные глиняные кирпичи, высушенные на солнце. А что происходит, когда такой кирпич пропитывается влагой? — Механик указал на лохань с водой, словно в расчете на эту демонстрацию стоявшую рядом с загадочным растением, и бросил туда глиняный кирпич. — Видите? Смотрите внимательнее. Через час-другой этот кирпич превратится в ком глины.

Поскольку при падении кирпича в воду во все стороны полетели брызги, ученые мужи, морщась, подобрали полы своих одеяний.

— Неужели обязательно быть таким грубым? — спросил один из них.

— Я сделал это для наглядности, чтобы до вас дошло. Здания размокнут и обрушатся. Но если заранее выстроить новые за пределами досягаемости разливающихся вод, ущерб будет не столь уж велик. И расходы тоже, благо глина есть повсюду. Главное, у нас есть время подготовиться. В отличие от словесных потоков, вода в половодье прибывает постепенно.

Он выдержал паузу, прошелся взад-вперед перед слушателями и продолжил:

— Но это еще не все. Разлившаяся вода застаивается, а застойная вода сильно отличается от проточной.

«Да, — подумала я, — подать себя этот человек умеет. Хотя можно было бы изложить все и без выкрутасов».

— Она способствует размножению насекомых и лягушек, — продолжал Алкей, — накоплению грязи, разложению и гниению. Распространяет вонь и, хуже того, заразу. Просачиваясь в землю, сырость проникает повсюду, даже в незатопленные места. Зерно в земляных хранилищах сыреет и плесневеет. А еще мыши — они начинают плодиться как безумные. Нас ждет нашествие мышей!

Его голос прозвучал как раскат грома.

— Успокойся! — призвал Олимпий. — Они пока еще не снуют у тебя под ногами.

— А что последует дальше? — встрял Телесикл, оставив насмешку без внимания. — Змеи! Нашествие змей!

Схватив за руку, он вытащил из толпы ученых старика.

— Расскажи им, Эсхин! Расскажи им о змеях!

Кожа на лице старца была испещрена морщинами и шелушилась, как древний папирус, и голос оказался ей под стать — трескучий и ломкий.

— Змеи! Змеи! — бормотал он. — Врата обители ядовитых гадов разверзнутся и явят миру свои сокровища.

Он сделал паузу и обвел взглядом аудиторию. Похоже, знаток змей любил публичные выступления.

— Мы живем в той части мира, где обитают самые смертоносные змеи, — продолжил он шелестящим шепотом, подобным шороху сухих листьев в гробнице. — Недаром символ Египта — кобра. Она распускает свой капюшон над челом каждого фараона, защищая его. Укус кобры дарует приобщение к сонму богов и благословение. Аспид — это сама смерть, сила его яда такова, что кончина наступает быстро: укус — беспамятство — тьма. И вот жертва этой грозы Нила уже стучится во врата царства мертвых. — Неожиданно он развернулся и ткнул скрюченным пальцем в другом направлении. — Таков аспид, но не гадюка. Ее укус столь ужасен, что яд попадает в кровь и разъедает кости, человек растворяется. Когда тело покойного сжигают на погребальном костре, в золе не находят обугленных костей. Другие яды изгоняют из тела жизнь, но этот устраняет само тело.

Олимпий закатил глаза в неверии. Очи Мардиана, напротив, расширились от восхищения. Я не знала, что и думать.

— А есть еще одна змея. — Шепот старца теперь едва звучал, и многие подались вперед, чтобы его расслышать. — Ее укус приводит к тому, что человек распухает до таких гигантских размеров, что все его черты теряются в бесформенной массе. Несчастного даже нельзя положить в гробницу, ибо он продолжает пухнуть.