Я провела на реке два месяца. Я поднялась почти до Асуана, отчасти повторив достопамятное путешествие с Цезарем. С палубы моей ладьи я увидела храм, где находилась статуя Амона с его чертами лица, а у Первого порога приметила тот храм Исиды, где мы (сейчас это казалось сном) сочетались браком.

Прости меня, Исида, но тогда я не пошла в храм. Я решила, что если когда-либо появлюсь там снова, то только вместе с Цезарем. Много раз я мысленно представляла себе его возвращение в Египет.

Да, в ту пору я предавалась мечтам, подчас бесплодным и неосуществимым. Тогда мне казалось, что мои желания исполнимы; нужно лишь пожелать очень сильно — и все будет так, как ты хочешь.

Если, конечно, того же пожелают боги.

И вот она снова, Александрия. Как сияет она белизной! Какой кажется огромной и многолюдной! Как блистает на фоне аквамариновых волн Средиземного моря! Как разительно отличаются ее цвета от бурого и зеленого оттенков, что характерны для поселений на берегах Нила. Моя Александрия!

Мой дворец — вернее, дворцовый комплекс со множеством особняков, храмов, павильонов, садов и площадей — после близкого знакомства с глинобитными домишками, тесными двориками и крохотными прудами показался обителью богов. Возвратившись сюда, я словно вступила в некое волшебное царство, где дома имеют столь длинные коридоры, что там впору устраивать скачки, а высота потолков вместила бы и жирафа. Правда, глазами постороннего я смотрела на свои покои недолго, и вскоре они обрели прежний вид. Ну конечно: вот моя старая шкатулка для благовоний из украшенного резьбой черного дерева с крышкой, инкрустированной слоновой костью, а вот и другие вещи, ставшие частью меня самой…

Я покачала головой, чтобы привести мысли в порядок. По возвращении родной дом показался мне чужим, пусть и ненадолго. Интересно, сколько времени нужно провести вдали от него, чтобы он уже никогда не стал прежним? Десять лет? Двадцать?

Пришло письмо от Цезаря из Рима. Оно добиралось до меня два месяца. Послание было коротким и бесстрастным, как его «Комментарии», но я и не рассчитывала на любовные признания, над которыми могла бы вздыхать и хранить их у сердца.

«Ее восхитительному величеству царице Египта Клеопатре привет, — говорилось там. — Я рад получить известие о рождении твоего сына».

«Твоего сына» — сразу же отметила я. Не «нашего».

«Да сопутствуют ему здоровье, процветание и благодетельное правление».

Ага, «правление». Значит ли это, что Рим не намерен покушаться на независимость Египта и сохранит прежний порядок наследования трона?

«Да будет его имя великим в анналах вашей истории».

Его имя. Известно ли Цезарю его имя? Скорее всего, мое сообщение о том, как назвали ребенка, в момент написания письма еще не дошло до Рима.

«Здесь, в Риме, я столкнулся со множеством серьезных и неотложных дел, на которые, однако, могу выделить лишь несколько дней, ибо мне предстоит отплыть в Карфаген, дабы завершить разгром собравшихся в Северной Африке мятежных сторонников Помпея. Я должен с ними покончить».

Как это похоже на него — не раскрывать деталей своих планов. И он прав: ведь одним богам ведомо, сколько глаз прочитали это письмо, прежде чем оно попало ко мне.

«Когда все будет сделано, я пошлю за тобой и надеюсь, что ты сможешь отвлечься ненадолго от твоих обязанностей по управлению Египтом и посетить Рим. Твой Гай Юлий Цезарь».

Мои обязанности! Если бы он только знал, сколько у меня этих обязанностей, требующих постоянного присутствия. И что значит «ненадолго»? Он не считает, что ради него я должна пренебречь правлением, и тем самым признает во мне не просто женщину, а царицу? Или дает понять, что в Риме он слишком занят делами и не сможет уделять мне столько времени и внимания, как в Египте? Но письмо подписано «моим» Цезарем. Да, шпионам есть над чем поломать головы!

Я находилась в одном из больших государственных портовых складов — монументальном сооружении величиной чуть ли не с храм. В его чреве на соломенных ложах покоились ряды пузатых округлых амфор с оливковым маслом, своей вальяжностью напоминавшие состоятельных и именитых горожан. Каждый сосуд из Италии, Греции или Вифинии способствовал пополнению сундуков моего казначейства, ибо ввозимое оливковое масло облагалось пятидесятипроцентной пошлиной, а в самом Египте урожаи олив были явно недостаточны для удовлетворения его потребностей. Насущных потребностей — маслом заправляли и лампады, и большую часть блюд. Были и другие масла — касторовое и кунжутное, кротоновое, льняное, масло из сафлора и горьких яблок; но все они имели ограниченное применение, и ни одно не могло сравниться с оливковым.

Денег, собранных с этих амфор, хватит на оказание помощи десяти затопленным деревням, но мне требовалась сумма в сотни раз большая. И ее придется найти, деваться некуда.

— Думаю, ваше благословенное величество видит, какой порядок царит в этом хранилище, — промолвил сопровождавший меня чиновник. — Благодаря высокой крыше и воздуховодам, обеспечивающим циркуляцию свежего воздуха, здесь всегда прохладно и товар не портится. У меня не было случая, чтобы масло хоть в одной амфоре прогоркло. Если, конечно, сосуд должным образом запечатан. Я никогда не одобрял затычки из овечьего жира и глины!

— Мне нужны книги учета пошлин, собранных с товаров, — заявила я. — Сейчас меня больше всего интересуют порядок и аккуратность.

— За этим следит сам владелец груза, весьма ответственный человек, — ответил чиновник. — Не думаю, что вы найдете здесь хоть одну мышь — у нас живет множество кошек.

Он указал на ту часть хранилища, где громоздились мешки с зерном. Среди них я и правда увидела котов и кошек, рассевшихся или разлегшихся, словно изваяния богини Бает.

Да, мыши. Во вчерашнем донесении сообщалось, что в Верхнем Египте, как и предупреждали ученые, началось нашествие мышей. Без помощи потерпевшим провинциям не обойтись, а помощь, в каком бы виде она ни предоставлялась, требует денег. Источник их ясен — пошлины и налоги. Но эти деньги сначала надо собрать, а потом с умом потратить.

Я никогда не чуралась математики и умела обращаться с цифрами, но мысль о превращении в счетовода навевала на меня тоску. По всему выходило, что мне позарез нужен толковый казначей. Мардиан, при всех его способностях, не может объять необъятного — ему не под силу быть первым министром и казначеем одновременно.

— А кто владелец товара? — осведомилась я. — Должно быть, он помешан на порядке и учете.

— Эпафродит, из квартала Дельта.

— Дельта? Это еврейский район. Стало быть, он еврей?

— Да. Его иудейское имя Иезекия.

— И что, он сведущ по части цифр и счетов?

— Не просто сведущ, царица, а удивительно одарен. Ему ничего не стоит разобраться с самыми запутанными взаиморасчетами, и я не помню случая, чтобы он допустил в цифрах хотя бы малейшую ошибку. Мало того, что этот человек умен, он еще и скрупулезно честен. Требует от своих продавцов, чтобы они в начале и конце каждого торгового дня протирали весы. А эти весы у него проверены и выдаются им лично вместе с гирями, чтобы не было обвеса. Как-то раз, узнав о том, что капитан торгового судна попытался мошенничать с описью груза оловянных слитков, Эпафродит доставил его прямиком на суд к иудейским старейшинам. А поскольку их бог Яхве в своем священном Писании приравнивает мошенничество к мерзкому богохульству, можешь представить, каково пришлось капитану. С тех пор никаких фальшивых описей не появлялось.