— Одна разыгрывает приманку, другая подливает яд, третья дает этот яд приманке, а ты получаешь предлог объявить войну, — закончила за него Киирис.

— Я не мог напасть на засранца без более-менее стоящего повода. Не все касхары настолько безгранично мне преданы, чтобы встревать в войну, где за мной не будет ни одного доброго слова.

— А так у тебя появилась целая куча свидетелей того, что Торана желала пронесла на торжество яд, желая отравить тебя, и лишь по счастливой случайности кубок попал в руки своей маленькой ручной обезьянки.

— Моей маленькой рогатой бестии, — поправил он. — Которая, так уж теперь выходит, стала единственная женщиной в моей жизни.

— И две предыдущих заплатили за это собственными жизнями, — сказала она скорее себе, чем ему.

Дэйн отклонился, нахмурился. Он определенно ждал другой реакции.

— Если ты начнешь лить по ним слезы, мейритина, значит, еще никогда в жизни я так сильно не разочаровывался в женщинах, — сказал он холодно. — Поэтому, пока я не продолжил, позволь узнать, что ты на самом деле думаешь.

— И если мой ответ тебя не устроит, моя голова станет… — Она сделала вид, что подсчитывает в уме, — четвертым украшением твоего триумфа?

— Ты прекрасно знаешь, что нет. — Теперь император выглядел озадаченным. Он даже встал и отошел в другой конец комнаты, разглядывая ее с видом вдруг прозревшего человека. — Я сказал, что никому не позволю причинить тебе вред. Насколько мне известно, с тех пор, как ты появилась в замке, тебя и пальцем никто не тронул. — Тут он потер лоб зажмурился, выуживая неприятные для него воспоминания. — Кроме тех случаев, когда ты сама была не против.

Говорить о том, что было с Рунном и Раслером было последним, чего Киирис хотела в эту минуту. Если она переживет сегодняшнюю ночь — или уже утро? — то когда-нибудь эту тему нужно будет обсудить, но определенно не сейчас.

— Я бы соврала, если бы сказала, что мое пребывание здесь было ужасным.

— Тогда что не так?

«Вероятно то, что ты одной своей прихотью убил весь мой народ», — мысленно ответила Киирис.

— Это из-за проклятого Нерушимого Аспекта? — Проницательности ему было не занимать. — Только из-за того, что твой народ погиб по… — Дэйн скрипнул зубами. — Потому что они погибли по моей вине?

— Теперь это не имеет значения, мой император.

— Очевидно, Киирис, что имеет. Потому что, так уж вышло, что я решил, будто нашел то, что отчаялся отыскать. Решил, что ты — женщина, которая мне нужна. Сильная, смелая, единственная, кто не боится сказать правду мне в лицо. Закаленная в боли и страданиях, но не бессердечная. Бездушных сук, Киирис, мне предостаточно на псарне, и я у меня нет никакого желания держать в постели одну из них.

Его слова отравляли соблазном. Возможно ли, что хозяин Нэтрезской империи только что сказал ей, бесправной наложнице, что нуждается в ней? Что она — его женщина?

Боги, почему нельзя повернуть время вспять и заткнуть уши, чтобы не слышать его дурманящую откровенность?

— Очевидно, что это всегда будет между нами, — сказал он глухо. — Ты не сможешь переступить через прошлое, а я не собираюсь извиниться за то, что сделал. Знаешь, почему? Потому что абсолютно все, что я делал, было осознанным взвешенным поступком. Кроме разве что той ночи, когда я выдрал тебя из рук Рунна.

— Ты бы смог простить, мой император? — Оглушающая боль накрыла ее с головой. — Ты бы смог забыть хоть каплю пролитой кем-то крови тех, то тебе дорог?

— Последнее, что я буду делать, Киирис, так это строить дурацкие предположения. Предпочитаю решать вопросы по мере их появления, а рассуждать о том, что было бы и чего не было — уволь.

— Тогда хотя бы попытайся понять меня!

— Это с самого начала была дурацкая идея. — Дэйн будто и не слышал ее слов. — Мне нужна война, Киирис. Дьяволов кусок земли у меня в тылу нужен мне целиком и на моих условиях, со скрученными в бараний рог всеми нежелающими мне подчиниться. И чем раньше я его завоюю, тем лучше будет для всех. У меня нет времени возиться с тобой, словно с ребенком, подтирать нос и утешать. Очевидно, что я слишком черств для этой ерунды.

Киирис и не думала возражать: сочувствующий Дэйн казался такой же нелепостью, как и краснеющая шлюха.

— Я не жду, что ты станешь подтирать мне нос, мой император, — сказала Киирис.

— Тогда, демон все задери, в чем дело?! — Он порывисто сел на постели, ухватил пальцами за подбородок и вздернул ее лицо вверх, вынуждая полыхать под его гневным взглядом. — Мне казалось, несколько ночей назад, ты сказала, что любишь меня. И тогда это не было похоже на сладкую чушь, которую женщины постоянно мелют в постели.

— Люблю, — не стала отпираться Киирис. — Люблю!

Он придирчиво смотрел на ее рот, как будто искал в движении губ подтверждение правдивости ее слов.

«Боги, Киирис, что ты творишь!»

Любить императора — непростая задача, но любить беспощадное чудовище — настоящая пытка. Потому что это чудовище — воплощенный образчик силы, железной воли и истинной мужской харизмы. Он словно мощное дерево, в тени которого спокойно, тепло и безопасно.

Любить Наследника луны, императора Дэйна — вот ее личное проклятие.

Киирис порывисто подалась к нему, обняла за талию, и уткнулась лбом в ямку на плече. Она все еще была слаба и во власти головокружения, но вполне осознавала каждое слово и решение, которое собиралась принять. Самое сложное решение в ее жизни.

— Меня сложно любить, Киирис, — Дэйн с несвойственной ему заботой, погладил мейритину по голове. — А еще сложнее принимать меня таким, какой я есть. Надеюсь, ты понимаешь, что я не стану меняться?

Она мотнула головой, изо всех сил цепляясь в рубашку на его спине. Боялась, что стоит потерять эту опору — и она рухнет в пропасть собственных кошмаров, где всевидящий и всезнающий Поток проклинает ее на все голоса.

— Ты должна верить мне, Киирис. — Дэйн не просил — требовал. — Верить безоговорочно. Я смогу тебя защитить. Даже от себя.

— Знаю, знаю… — Она больше не пыталась подавлять рвущиеся из самого сердца рыдания. За столько дней их накопилось слишком много, а слова Дэйна лишь выпустили наружу их стремительный поток. — Никудышняя из меня рас’маа’ра, — пробормотала Киирис, когда император мягко отстранил ее от себя. — Совершенно не умею быть благодарной за то, что меня пожелал самый могущественный мужчина империи.

Он что, улыбается?

— Мое прекрасное рогатое проклятие и представить не может, что именно я желаю с ней сделать. Поэтому, — он уверенно смахнул слезы с ее лица, — сегодняшний день мы проведем только вдвоем. Будем делать все, что ты пожелаешь.

— А завтра ты поедешь мечом и огнем приколачивать к империи еще один кусок земли? — прямо спросила она.

— Война мне как мать, Киирис. Я обласкан ею куда больше, чем заботой женщины, которая носила меня в своем животе девять месяцев. И это тебе так же стоит принять. Но. проклятье, почему мы должны говорить об этом сейчас? Смею тебя уверить, у меня не часто случаются такие приступы идиотского романтизма.