Стас плутал между какими-то павильонами, складами и ангарами, постоянно получая инструкции по телефону. Наконец он оказался в закутке между высоким забором из бетонных плит и запертым ангаром. Здесь глазу не за что было зацепиться, и Стас с удивлением оглядывался, пытаясь понять, куда идти дальше. Телефон молчал. Поставив сумку на землю, он несколько раз согнул руку в локте, разгоняя кровь и разминая мышцы: оказывается, бумага — чертовски тяжелый груз! Интересно, настоящие пять миллионов легче?

Стас не слышал звука приближающихся шагов, но каким-то шестым чувством вдруг ощутил, что позади него кто-то стоит. Развернувшись, он лишь успел охватить взглядом невысокую, коренастую фигуру в форме охранника с логотипом на лацкане, когда прямо ему в лицо ударила струя удушливого газа. Закашлявшись, Стас согнулся пополам, пытаясь выдавить из легких отраву, и тут же получил удар по затылку чем-то тяжелым. Последним, что он увидел перед тем, как отключилось сознание, были носы тяжелых, обитых железом армейских ботинок.

И вот сейчас он постепенно снова начинал ощущать свои руки, ноги и раскалывающуюся на тысячу частей голову. Он находился в каком-то недостроенном или полуразваленном помещении: кирпичные стены, лестничный пролет слева, лишенный ограждений, дверной проем, а над головой — чистое синее небо. Когда картинка перед глазами перестала расплываться, он увидел напротив лицо Вари. В ее глазах застыл ужас. Она смотрела на него молча: рот девушки был залеплен клейкой лентой. Его собственный оказался свободен, но Стас все равно не смог бы ничего сказать, потому что не чувствовал языка, а горло и слизистая носа горели, словно в огне. Варя что-то промычала, отчаянно выкатывая глаза, но разобрать слов он не сумел. В ушах стоял несмолкаемый шум, как будто от одного уха до другого у него пролегла оживленная автомобильная трасса.

— Ну как с-самочувствие? — услышал он насмешливый голос и с трудом поднял налитую свинцом голову. Сначала — ботинки, все те же, с железными пластинами на носах, выше — форменные штаны, а дальше — легкая форменная ветровка с логотипом. Лицо говорившего было ничем не примечательно: круглое, обветренное, на щеках неровное, в следах оспин. Низко нависающий лоб, выступающие надбровные дуги, из-под которых недобро поблескивали небольшие глаза стального цвета. И над всем этим — короткий ежик рыжеватых волос. Значит, это и есть Коломиец? Сомнений не оставалось: Рита упоминала о заикании, да и головой незнакомец временами как-то странно подергивал. Что ж, все сходится.

Стас не ответил бы на издевательский вопрос, даже если бы мог, — какой смысл? Но он в любом случае не имел такой возможности: язык распух так, что, того и гляди вывалится изо рта, как у больной собаки. Он однажды встречал такую — огромного американского бульдога, перенесшего инсульт, после чего он потерял возможность прятать язык в пасть. В результате большая розовая мышца постоянно торчала у него меж зубов с правой стороны.

— Ничего, п-пройдет, — словно прочитав все это на лице Стаса, произнес Коломиец. Стас пошарил глазами в поисках Елены.

— С-сестрицу ищешь? — заметив его взгляд, поинтересовался похититель. — Она обязательно п-появится, вот увидишь: ей ведь т-так не терпелось п-поближе с тобой п-познакомиться! А что, н-ничего ни разу не екнуло внутри — ни к-капельки? — присев на корточки, продолжал он. — Никаких внезапно п-пробудившихся родственных чувств? Говорят вот, кровь не вода, а на самом деле — чушь собачья, в-верно? Нету кровных уз, врожденной п-привязанности к родне, все это п-пустые бредни!

— Отойди-ка от него! — раздался звонкий голос.

— Боишься, что п-поломаю ненароком?

Стас не мог не заметить, как при звуке женского голоса лицо Коломийца неожиданно разгладилось, и на нем проявилось странное выражение — как у ребенка, внезапно получившего подарок-сюрприз.

— Стас, ты в порядке? — спросила Елена, которую он знал под именем Ангелины. А еще Марго называла ее Полиной, кажется. Теперь, без парика и макияжа, она выглядела моложе, чем Стас ее запомнил… хотя, по большому счету, он не мог сказать, что раньше разглядывал девушку, спасшую ему жизнь. Она была для него лишь лицом, не имеющим отношения к его занятиям, а значит, чем-то слишком малозначимым, чтобы запомниться. Наверное, следовало присматриваться внимательнее! Он с трудом разжал губы, потому что до сих пор почти не ощущал их, и выкашлял:

— Я… нормально…

— Он тебя не поранил? — нахмурилась Елена, кидая косой взгляд на Коломийца.

— Не б-бойся, я был осторожен, — усмехнулся тот. — Как с хрустальной вазой! Только вот не п-пойму я, зачем он тебе? Был же отличный п-план — сорвать бабок и свалить в теплые края… Нет же, тебе обязательно п-понадобился младший братишка! И что, скажи на милость, нам с ним делать — силком за собой п-потащим?

— Силком не придется, — покачала головой девушка. — Сам пойдет. Он знает, с кем ему будет лучше. Верно, Стасик?

— Да он тебя даже не п-помнит! — раздраженно хлопнул себя по бедрам Коломиец. — Ты для него — п-пустое место, он же… он же буратина деревянная! Сидит в своем коконе, п-по сторонам не смотрит — случись апокалипсис, он и не з-заметит!

— Он все помнит, — процедила Елена, не глядя на подельника. — Правда, Стасик? Ты же помнишь меня? Я — Лена, твоя сестра!

Стасу казалось, что его мозг сейчас взорвется. Он судорожно пытался сообразить, как предотвратить неизбежное. Если он проговорится, что ни черта не помнит из прошлой жизни, все может кончиться очень плохо, а ведь на кону не только его собственная жизнь, но и жизнь Вари. Ее полные ужаса заплаканные глаза, не отрываясь, смотрели на него, моля о помощи. Но что он мог сделать?

— Я… кое-что все-таки помню, — тяжело сглотнув, проговорил Стас.

— Он врет! — заорал Коломиец. — Врет, разве ты не видишь? Он сейчас скажет тебе все, что ты хочешь услышать, но только п-потому, что хочет спасти эту девку! — Он махнул рукой в сторону связанной Вари. — И с-себя. Смотри, Ленка, у нас целая куча бабок! Мы можем сделать, как п-планировали, и никто никогда нас не н-найдет…

— Не найдет, говоришь? — прошипела она, упирая руки в бока. — Да как ты себе это представляешь?! Ты угрохал кучу народу — кто тебя просил?

— И это ты мне говоришь?! — взорвался Коломиец, подскакивая к Елене. Она не отступила ни на шаг, вытянувшись во весь свой небольшой рост и упрямо вздернув подбородок, отчего показалась выше, чем была на самом деле. — Да ты т-такая же, как я!

— Ничего подобного! Я никогда не убивала ради пустого удовольствия — я только защищалась! Защищала себя или своего брата, но я вовсе не наслаждалась этим в отличие от тебя! Понятно, почему умерли те ребята из машины и водитель, но зачем ты убил Саблина? Можно было бросить его в том доме. Ну нашли бы его — что дальше? Он ни за что бы нас не опознал! Зачем убил старика Вельяшева? Он был настолько пьян, что и собственного сына бы не узнал, не то что тебя…

— А к-кто хотел отомстить Бессоновым? — перебил Елену Коломиец, ошарашенный ее неожиданным напором. — Если бы они не умерли к т-тому времени, как мы их отыскали, у тебя бы рука не д-дрогнула, п-правда?