голос, звучавший удивительно уверенно и властно, привлек всеобщее внимание. – Если Эа согласится, мы попытаемся найти родную воду Лонги.

Вот уж этого Эа никак не ожидала. Она же не делилась своими мыслями с Читом, но он каким-то образом угадал их.

– Да, мы попробуем, – щелкнула она на языке афалин.

Стая совсем ослабела, а ведь впереди бескрайние просторы. Многие ранены, и все голодны. Охотиться тяжело, а если они попадут в Море Тамаса, силы понадобятся. Путешествие будет нелегким. И ее любимый ушел… Но был способ, и теперь она его знала. Надо только поверить, и чтобы стая поверила. Эа оглядела растерянных и испуганных афалин. Чит ходил кругами, собирая народ, он ласково прикасался к спинам, говорил на всеобщем языке, переходил на безмолвную речь, и те, кто оставался за ним, уже принадлежали ему душой и телом. Они верили ему, как некогда его отцу. Все. Самцы и самки, молодые и пожилые, здоровые и раненые, даже немногие совсем старые самки, которым удалось выбраться. Чувство, зародившееся в них, передалось Эа, такое знакомое, но такое неуместное у афалин, – и все-таки это происходило! От Чита исходила энергия, подобная той, что ощущала Эа после Исповеди. Афалинам Исповедь была незнакома, но вот же – теперь они терлись друг о друга и делились горем и болью, утешая и ободряя друг друга, впуская в свои разбитые сердца любовь.

«Посмотри вверх, Эа». Мысль прозвучала в голове голосом матери. Эа подняла глаза и увидела бледный призрак полной луны. «Нерестовая Луна длится две ночи. Вы всё еще можете это сделать».

Голос матери исчез, но Эа почувствовала в себе преображающий поток новой энергии. Ей хотелось двигаться, хотелось прыгать. Она хотела развернуться, но сначала нужно предупредить Чита, который уводил стаю от вершин, направляя в просторы. Но когда она подошла к нему…

– Море Тамаса, – щелкнул он. – Я знаю. Прилипало рассказывал. Мы пойдем на юг по старой китовой тропе. Если я смогу ее найти. – Чит помолчал, а потом неожиданно вскрикнул: – Мать, отец, как я мог оставить вас умирать…

Да, именно так, ее собственная боль плескалась у нее внутри. Она так и не узнала имени своего возлюбленного, потому что никогда не спрашивала, но чувствовала, как его сердце бьется внутри нее. Домой. Прилив чувств заставил ее нырнуть, чтобы давление помогло сдержать горе внутри. Она погрузилась так глубоко, как только могла, затем извернулась и пошла наверх все быстрее, пробила водное небо и вылетела в огромную бездонную синь.

Она летела. Она кружилась. Она не прикладывала для этого никаких усилий, ее вела сила, гораздо более мощная, чем она сама, это она взметнула ее высоко в воздух, так высоко, что еще немного – и она уже никогда не вернется обратно. Небо и океан закружились как одно целое. Эа почувствовала, как ее любимый кружится рядом, вместе с ней, она была легкой, а в движении заключалось столько силы и радости, – и тут она рухнула вниз.

Впервые ей удалось испытать удивительный миг полной заброшенности, отчаяния от того, что ее привычная среда осталась где-то внизу; удар о воду породил эхо, которое она чувствовала, когда другие выполняли этот сложный прыжок. А теперь это сделала она. Она думала, что рухнет в воду, но в момент удара океан словно расступился под ней, окутал ее покровом пузырьков воздуха. Время замедлилось. Рябь от падения разнеслась по просторам – и вот наконец она услышала!

ЛЮБОВЬ, океан пел в ее крови, когда она поднималась на поверхность, чтобы дышать, любовь была в воде, в ее уме, в ее памяти, она была в океане. А Исход был тем, что она танцевала сейчас, без усилий, без страха. Это был танец всех, кого любили и потеряли, всех оставленных домов и надежды, дающей возможность жить дальше.

Эа не столько слышала музыку, сколько становилась ею, спускаясь и поднимаясь, забыв об усталости, о разбитом сердце – наоборот, с каждым ее прыжком энергии становилось все больше. И в каждом прыжке рядом с ней был он!

Эа устала. Она решила отдохнуть и тут заметила, как серебристые грузные тела афалин пытаются повторять за ней движения танца. Афалины учились танцевать. У некоторых даже получалось вращаться во время прыжка. Эа сначала с удивлением, а потом с восторгом наблюдала за тем, как вода помогает синхронизировать движения, как она объединяет новых танцоров. И вскоре она тоже присоединилась к ним. А Чит вел прыгающую и кружащуюся стаю все дальше под лучами солнца, под бледной луной.

Прошло время, и стая поплыла медленнее, а потом и вовсе остановилась посреди океанских просторов. Эа наблюдала, как уставшие, но переполненные новой энергией от прыжков и вращений афалины укладываются спать, забыв об укромных бухтах.

– Моя мама! Мой отец! – снова громко свистнул Чит, свистнул как взрослый, но голосом теленка. Он скорбел, и другие дельфины подхватили его клич, называя имена тех, кого оставили позади, так что вскоре вся стая оплакивала погибших отцов, матерей, детей. В этом не было и намека на прежнюю бессмысленную болтовню афалин. Вместо этого они возвысили свои голоса в великом хоре печали и любви, и вода начала мерцать в ответ. Души их близких ушли в океан, и афалины вдруг осознали это и закричали все вместе, закричали то, чего Эа никогда не слышала от них.

– Я их люблю! – выкрикнул Чит. – Люблю!

– ЛЮБЛЮ! – закричала вместе с ним Эа, и звук был таким же, как у Лонги.

Откуда-то издалека пришел ответ, который Эа сначала приняла за эхо, но потом разобрала знакомые щелчки Лонги, а затем отзвуки целой серии всплесков, с которыми тела падают в воду. Знакомые, красивые звуковые узоры.

– ЛЮБЛЮ! – закричала Эа, прыгнула и красиво упала в воду.

– ЭА!!! ЭА!!! – снова раздались далекие крики, и теперь она точно знала, что это ее народ.

Афалины плыли навстречу Лонги, Эа впереди, и ее сердце разрывалось от радости, но когда они сблизились, она резко затормозила. В стае было всего несколько Лонги, а по сторонам, подобно охране, плыли огромные черные гринды, их внушающие ужас сородичи. Тело Эа пронзил страх, но Лонги продолжали радостно кричать и приближались. Афалины плыли им навстречу. Эа тоже двинулась вперед и, к своему удивлению, поняла, что гринды составляли часть стаи Лонги – вернее, того, что от нее осталось.

Она подплыла, и Лонги окружили ее. По их глазам она видела, как сильно изменилась сама. Но в их приветствии явно различалась любовь, они тянулись к ней, и к Читу позади, и вообще ко