- Мама, мама! Ты только взгляни, какую пташку мы поймали.

- Знаешь ведь, что птиц ловить нельзя! - строго укорила дочку Тереза.

- Но она такая красивая! Ее поймал господин Тимар и для мне. Полюбуйся!

Госпожа Тереза всплеснула руками, увидев в ладонях дочери зеленую древесную лягушку.

- Ты только посмотри, как она доверчиво моргает глазами! - Лицо Ноэми сияло. - Мы посадим ее в банку с водой, будем ловить для нее мух, а она станет нам предсказывать погоду. Ах ты, милая моя малышка! - И она нежно прижала лягушку к щеке.

Тереза в полном изумлении обернулась к Тимару.

- Сударь, вы просто кудесник! Еще вчера она, не помня себя, убежала бы от этой твари прочь...

А Ноэми воспылала необычайным интересом к этим скромным земноводным; накрывая на веранде к ужину стол, она прочла матери целый научный доклад обо всем, что узнала от Тимара. Лягушки, оказывается, очень полезные животные, а кроме того умные, веселые и забавные. А уж какую напраслину на них возводят: и яд-то они якобы из себя выделяют, и спящему человеку в рот заползают, и молоко у коров высасывают, и лопаются от злости, если к ним паука поднести, все это темные крестьяне выдумали от невежества. На самом же деле лягушки - самые что ни на есть надежные наши друзья, они по ночам нас оберегают: бесчисленные следы их крохотных лапок на песке вокруг дома как раз и говорят о том, что они тут несли ночной дозор. И бояться их - значит проявлять черную неблагодарность.

Тимар тем временем соорудил из ивовых прутиков маленькую лесенку для пучеглазого метеоролога, помещенного в банку с широким горлом, до половины заполненную водой. Банку сверху завязали бумагой, проделав в ней отверстие, чтобы можно было пускать туда мух. Будущая прорицательница, очутившись на новом месте, конечно же, плюхнулась на дно и не склонна была вылезти из воды ни ради мух, ни для того, чтобы поквакать. Ноэми же радовалась этому, как верной примете хорошей погоды.

- Знаете ли, сударь, - сказала госпожа Тереза после того, как подала ужин и они все трое сели к столу, - вы не просто чуда совершили с Ноэми, но очень помогли ей. Остров был бы для нас сущим раем, если бы она так не боялась лягушек. Бывало, стоит ей только увидеть хоть одну лягушку, - сразу побледнеет, в лице ни кровинки, и вся от страха дрожит. А уж чтобы за изгородь ступить, туда, где болото начинается и где лягушек полным-полно, - ее никакой силой, бывало, не заставишь. Вы сделали Ноэми другим человеком и вернули ее родному острову.

- Да, остров ваш такой чудесный! - заметил Тимар.

Тереза тяжело вздохнула.

- Отчего ты так тяжко вздыхаешь? - спросила Ноэми. .

- Сама знаешь.

Знали и Тимар, кто заставляет хозяйку острова страдать.

Ноэми попыталась перевести разговор на более веселую тему.

- Лягушек я начала бояться с тех пор, как один злой мальчишка швырнул к моим ногам бурую, вроде хлебной корки, лягушку, он сказал, что это буйволовая лягушка; если ее сечь по спине крапивой, она, мол, ревет, как буйвол. Мальчишка и вправду ударил несчастную лягушку крапивой, и она так мучительно закричала, что мне ее крика вовек не забыть. Словно всех своих собратьев призывала отомстить нам. А сама вся белой пеной покрылась... С тех пор мне все время чудится, будто лягушачье племя ползает, скачет вокруг только для того, чтобы улучить момент и обрызгать меня ядом... Лягушка кричала дурным голосом, а ее мучитель знай себе смеялся.

- Кто же был этот жестокий мальчишка? - спросил Михай.

Ноэми молча махнула рукой, но Тимар и сам догадался. Он перевел взгляд на Терезу, та утвердительно кивнула. Они с Михаем научились понимать друг друга без слов.

- С тех про его здесь не было? - поинтересовался Михай.

- Что вы, сударь, каждый год бывает и раз от разу все пуще измывается. Теперь, видите ли, изобрел способ обирать нас. Деньгами с меня не возьмешь, так он со шлюпкой является; нагрузит меду, воска, шерсти, а потом продаст. Делать нечего, я даю, только бы от него откупиться.

- В этом году он еще не наведывался, - заметила Ноэми.

- Приедет - не пропадет. Чует мое сердце: не нынче-завтра явится.

- Вот бы сейчас и явился! - сказала вдруг Ноэми.

- Зачем это? Только его нам и не хватало!

- Я так хочу! - Лицо Ноэми вдруг вспыхнуло.

А Тимар подумал, что достаточно было бы одного слова, чтобы сделать этих людей поистине счастливыми. Но он пока что скупился на это слово - точь-в-точь как ребенок, который, дождавшись любимого лакомства, оттягивает удовольствие и сперва отщипывает по крошке. Повинуясь какому-то внутреннему побуждению, он старался всецело вжиться в радости и горести обитательниц острова.

С трапезой было покончено. Солнце клонилось к закату, близился дивный, теплый весенний вечер. Небосвод прозрачным золотистым куполом раскинулся над землей. Всюду тишь, на деревьях ни листок не шелохнется.

Женщины по деревянной лесенке провели гостя на вершину "блуждающей" скалы. Оттуда открывается необозримый простор: по-над купами дерев, за камышовыми зарослями далеко виден Дунай.

Остров внизу простирался подобно сказочному морю, каждая волна которого окрашена в особый цвет: густо-розовая полоса - это яблони, ярко багровеют молодые абрикосовые саженцы, нежным золотом вздымают свои верхушки тополя, белой кипенью ослепляют цветущие груши, а сливовые деревья угадываются по медной зелени крон. И посреди этого моря красок огненным конусом высится обвитая жгуче-красным и розами скала, вершина которой темнеет под буйной порослью лаванды.

- Диво дивное! - воскликнул Тимар, зачарованный красотою пейзажа.

- Ах, видели бы вы эту скалу летом, - горячо подхватила Ноэми, - когда ее обвивают не розы, а дельфиниум и вся она словно в золото убрана, а на вершине синий венок из цветущей лаванды!

- За чем же дело стало? Приеду и посмотрю! - проговорил Тимар.

- Правда? - Ноэми в порыве радости протягивает ему руку, и он впервые ощущает жаркое пожатие женской руки, какого ему еще ни разу не доводилось почувствовать.

А Ноэми, отстранять от него, прильнула к матери: склонила голову к ней на плечо и обвила шею руками.

Вокруг тишина и покой, не нарушаемые человеческими голосами. Лишь монотонный хор лягушек наполняет звуками надвигающуюся ночь. На востоке сияющие рожки молодого месяца как бы разделили небосвод надвое: одна его часть темно-синяя, другая - нежно-опалового оттенка. Как видно, даже свод небесный может быть в разладе с самим собой. .

- Слышишь, о чем поют лягушки? - шепнула Ноэми Терезе. - Знаешь, что они говорят любимой? "О, милая! Родная моя!" - и так всю ночь напролет. О, милая, родная моя! - приговаривовала она, при каждом слове нежно целуя мать.

Михай стоял на вершине скалы, позабыв обо всем на свете. Молодой месяц поблескивал сквозь трепещущую листву тополей. На сей раз был он не красным, а серебристым.