Господи Боже! Да мать-баронесса руку бы в огонь положила, утверждая, что Маот способствовала гибели обоих Франсуа и, чтобы отвести от себя подозрения, вызвала желудочную лихорадку у своего сына. Но где же она спрятала яд? Или уже избавилась от него, совершив свое последнее злодеяние? Преступление, потому что надо быть настоящим монстром, чтобы отравить маленького мальчика, даже используя крохотную дозу. Гийом был ужасно болен и едва избежал смерти.

* * *

Гийом! Ну конечно же! Беатрис устремилась в комнату своего внука. Эта мерзкая пройдоха Маот придумала самый невероятный тайник, который не должен вызвать подозрений: комнату невинного ребенка.

Баронесса с трудом опустилась на колени, чтобы осмотреть сперва нижнюю сторону матраса, а затем и кровать. Она порылась в шкафу, потянула за большой гобелен, покрывающий одну из стен, и подняла тяжелую крышку сундука. Там были свалены в кучу какие-то одежки и деревянные игрушки, принадлежавшие Франсуа, когда тот был ребенком. Гийом пока что был слишком мал, чтобы они могли развлекать его; их черед наступит лишь через несколько лет. Она засунула дрожащую руку в глубь сундука, и ее пальцы нащупали что-то, напоминающее книгу. Беатрис вытащила ее и принялась рассматривать очаровательную псалтырь с серебряной застежкой и обложкой, инкрустированной кусочками перламутра и бирюзы, которые складывались в имя Маот де Вигонрен. Франсуа сделал ей этот роскошный подарок в честь рождения наследника. Странное дело, прошло немного времени после кончины супруга, и Маот заявила, что псалтырь исчезла. Она перевернула все комнаты в напрасной надежде отыскать его. Баронесса припомнила все эти жалобные и печальные возгласы: Боже мой, восхитительный подарок покойного мужа! Неужели она его потеряла? Нет, не может быть, она была с ним так аккуратна… А потом Маот больше не упоминала о псалтыри, и все о ней забыли.

Беатрис де Вигонрен слегка притронулась к инкрустации тонкой работы, которую ее сын заказал в Итальянском королевстве. Расстегнув серебряную застежку, она удержала удивленный возглас, который едва не сорвался с ее губ. Внутри было пусто, а титульная страница, изображающая распятого Христа, была выпачкана чем-то, очень похожим на засохшую кровь. Боже милосердный! Да ведь Маот продала душу дьяволу, чтобы тот помог ей уничтожить членов семьи!

Беатрис де Вигонрен перекрестилась. За такое кощунственное, безбожное поведение Маот будет заживо сожжена. Ее подвергнут пыткам, чтобы заставить сознаться в своих грехах, а может быть, и в каких-то гнусных связях, а затем толкнут на костер правосудия.

Там же, в специально устроенном для этого отделении, в мешочке из черной ткани, лежала сушеная лягушка или жаба. Беатрис осторожно вынула ее оттуда, чувствуя, что ее рот переполняется кислой слюной. Она осторожно пощупала нечто вроде черного кошелька, заполненного песком или порошком, а затем потянула за завязку. От волнения баронессу сотрясала дрожь, сердце колотилось от дурных предчувствий. Беатрис вспомнила, что некоторые яды могут сжечь кожу, будто адским огнем, и высыпала немного порошка себе на ладонь. Жирный на вид, тусклый темно-серый порошок мягко стек ей на руку. Беатрис понюхала его: от порошка исходил неясный сладковатый металлический запах.

Баронесса не знала, что делать: вернуть псалтырь на место или унести? А если Маот что-нибудь заподозрит и перепрячет его или уничтожит? Будет лучше сохранить его, чтобы потом воспользоваться этим неопровержимым доказательством. А если Маот догадается, что ее перехитрили? Вдруг колебания баронессы-матери сменились яростью. Ну и что? Что тогда сделает ее невестка? Неужто у нее хватит бесстыдства жаловаться на пропажу книги? Это бы означало признаться, что она прятала там странный порошок. Впрочем, она же тогда осмелилась стенать о пропаже подарка Франсуа, а затем так гнусно осквернила его, покрыв Христа кровью… Ведьма проклятая!

Стиснув зубы от ярости и отвращения, чувствуя, как тошнота подкатывает к самому горлу, баронесса-мать положила на место кошелек и снова закрыла псалтырь, а затем вышла из комнаты Гийома. Это каким же демоном надо быть одержимой, чтобы прятать орудие чудовищных преступлений в комнате своего сына?

Ножан-ле-Ротру, ноябрь 1305 года

Прекрасно выспавшись, Ардуин заканчивал одеваться в просторной комнате, которую занимал в таверне «Напыщенный кролик». Он натягивал сапоги из мягкой кожи, когда осторожный стук в дверь заставил его поднять голову. Что-то не похоже на обычные манеры матушки Крольчихи…

– Кто там?

– Э… я, – ответил мужской голос, который Ардуин тотчас же узнал.

Он отодвинул дверную задвижку. В комнату вошел Арно де Тизан, лицо которого вытянулось от усталости, а вся одежда была покрыта дорожной пылью.

– Месс…

– Тизан, здесь этого достаточно, – серьезно и даже торжественно прервал его помощник бальи. – Я втянул вас в… очень щекотливое дело.

– Чем объясняется ваше посещение?

Не ожидая приглашения, Арно де Тизан рухнул на единственный стул в комнате и, поморщившись, вытянул ноги перед собой.

– У вас очень усталый вид, – заметил мэтр Правосудие.

– Еще бы. Я не в том возрасте, чтобы во весь опор скакать до Парижа и так же быстро вернуться обратно.

– Париж?

– Хм… У меня была тайная встреча с одной крайне могущественной персоной, имя которой я не стану вам называть, будучи уверен, что вы и так догадаетесь, кто это.

– Очень могущественная персона? – уточнил мэтр Правосудие.

– Да, исключительно. И он не из тех, кто славится своим долготерпением.

– Вижу… Впрочем, нет, как раз ничего не вижу.

– Нас водили за нос, Венель. По крайней мере, меня дурачили, как последнего простака. Должен заметить, неприятное ощущение.

«Берегись! Тебя водят за нос! – сказала тогда старая гадалка. – Ты веришь, и ты ошибаешься».

Губы Ардуина медленно растянулись в улыбке.

– Важнее всего понять, что здесь самое главное, не так ли? – произнес он. – Главное – несчастные малыши, ведь так? Это довольно смутная история, и у меня… как бы это сказать… такое ощущение… что вам она тоже доставляет немало беспокойства.

– Ловкая акробатика, чтобы обвинить меня во лжи или неискренности перед вами, – перевел его слова Тизан.

Венель хотел было возразить из вежливости, но помощник бальи жестом прервал его.

– Пожалуйста, истина требует именно таких резких слов. Верно, я пытался ввести вас в заблуждение. Я настаиваю на слове «пытался», так как усердие, с каким вы взялись помогать мне в этом расследовании, показало, что вы далеко не простофиля. Им оказался я сам.

– Я все воспринимаю не так остро, – поправил его Ардуин. – Не могу сказать, что меня удерживает. Без сомнения, уверенность, что дети для вас не особенно важны, несмотря на то, что речь идет об убийствах. Может быть, еще и убеждение, что ваши связи с мессиром Ги де Тре не такие близкие, как вы пытались меня убедить, и что он не может вам помочь, несмотря на то, что должен быть признателен за вашу помощь в этом щекотливом деле.