– В Хаммерсмите у реки в съемных комнатах. Это достаточно далеко от отца, чтобы не столкнуться с ним случайно, и достаточно близко от вокзала, так что я могу навещать Лидди. Я живу спокойно и приятно. Рядом есть библиотека, и я беру там книги, а еще больница и всякие общества, клубы – у меня теперь много новых подруг, с которыми я часто общаюсь. Суфражистки, Общество изящных искусств, социалисты…

– Мэри – социалистка и суфражистка? Неужели у вас еще остается время на искусство?

Мэри встретила его взгляд.

– Сейчас очень поздно. Лидди с Недом не придают большого значения приличиям, в отличие от их слуг. Вы женатый человек. Что вы хотите мне сообщить, Люшес?

– Мэри, позвольте мне сказать пару слов. Я понимаю, что мой сегодняшний приезд поставил вас в неловкое положение. Я пытался поговорить с вами, но не мог сделать это при детях. Простите, что я нагрянул к вам в комнату. – Он замолчал и огляделся по сторонам. – Неужели уже так поздно? Который сейчас час? – Она улыбалась; он взглянул на часы-карету на каминной полке. – Боже милостивый, я и не подозревал – ой, ладно, Мэри. Мне необходимо поговорить с вами.

За окном ветер трепал деревья. Они стояли вдвоем в комнате, обитой темным деревом. У Мэри задрожали колени, и она оперлась рукой на деревянную спинку кровати.

– Да?

– Простите. Я приехал, чтобы объясниться с вами. Сказать, что я виноват.

– Виноваты? Как вы можете быть в чем-то виноваты?

– Я виноват в том, что женился. Да, конечно, вы сказали, что никогда не выйдете замуж, вот почему я послушался моего отца и сделал предложение Роуз. – Он не отрывал глаз от синего корешка книги. – Мы прежде никогда не говорили об этом… Я так много раз хотел это сделать, и все же, недостаточно зная вас, и все же… и все же, зная вас… – Он покачал головой, и горькая улыбка исказила его доброе лицо. – Мы с женой – я надеялся, что мы, может, привыкнем, притремся друг к другу, – мы с ней любим Нагорье с его вереском и холмами. Она неглупая. Но с самого начала наш брак был катастрофой. Я буду откровенным. Я не смог стать ей мужем. Она не захотела этого и призналась, что ей не следовало выходить замуж.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я… – Он улыбнулся и осторожно сказал: – Я не муж ей. Однажды попытался, но с тех пор об этом больше нет и речи. Во время нашего медового месяца в Германии. – Он потер лицо знакомым жестом. – Клянусь Богом, Мэри, это была катастрофа.

«Вам не следует говорить мне такие вещи». (Она могла бы сказать так, но не сказала.)

– Как это? Я ничего не знаю про медовый месяц, – сказала она вместо этого.

Далбитти оперся на спинку кровати.

– Вы знаете достаточно и наверняка понимаете, что должно произойти между новобрачными, чтобы брак стал настоящим. Жена не должна вонзать вилку в ногу мужа, когда он пытается – э-э… о господи…

– Да уж…

– Да-да. Я не сумел… убедить ее стать моей женой. Честно говоря, не слишком и пытался, но стоило мне проявить минимальную настойчивость, как она вынула из юбки вилку и вонзила мне в бедро. – Он так сильно потер лицо, что у него встали дыбом волосы. – Я упал в обморок. Она заперлась в ванной. Служанка решила, что я убит. Короче, получился настоящий цирк, сюжет из арабских сказок… – Он вскинул голову: – Почему вы смеетесь, Мэри?

Мэри захлопнула книгу и повернула к нему лицо:

– Я не смеюсь, клянусь вам. Где это произошло?

– В Веймаре, чудесном городе, колыбели Просвещения… – Он снова замолчал и повернулся к ней: – Нет, вы все-таки смеетесь.

– Нет-нет… ох, Далбитти. – Она прикрыла рот пальцами. – Бедная девочка, бедный вы. Вы сделали ей больно?

– Ей? Больно? – Далбитти даже закричал от злости. – Я только положил ей руку на плечо, вот и все! И тут появилась вилка… Я никогда не видел ничего подобного. – Взглянув на Мэри, он тоже рассмеялся. – Я никому не говорил об этом. Даже Неду.

– Я понимаю вас. Как нога? Зажила?

– Да, спасибо. Бедная Роуз.

Ее веселье пропало так же быстро, как и вспыхнуло.

– В самом деле, бедная Роуз. Она любила вас когда-нибудь?

Он покачал головой:

– Нет. Она любит лошадей. И свою младшую сестру. Она удивительно хорошо обращается с детьми. Я надеялся, что у нас будет семья, ей будет чем заняться и это заменит ей неудовлетворенность мной. Ей не надо было выходить замуж, она сама сказала мне об этом. Я подозреваю, что вся ее семья, да и моя тоже, готовы проткнуть меня вилкой. Однажды она мне позволила. Сказала, что ей нужно знать, что это такое, что я должен попробовать, но тогда я не захотел… – Он провел ладонью по лицу. – Это было ужасно, Мэри. Я… я… она издавала ужасные звуки… Я сделал ей больно… – Помолчав, он добавил: – Ее проклятый отец – простите меня, но он скотина, и уже поэтому я рад, что она больше не живет в его доме – он все время бурчит на меня из-за денег, из-за того, что я не остался в Шотландии.

– Женская участь, – спокойно заметила Мэри. – Боже мой, Далбитти. – Вздохнув, она посмотрела на его ласковое лицо. – Как мне жаль все это слышать.

– А мне жаль, что все это произошло. Мне надо было… ох, я и сам не знаю, что мне надо было сделать… – Его темные глаза казались большими в полутемной комнате. – Мэри, вы только скажите мне, могли бы вы когда-нибудь изменить свое решение? Могли бы вы когда-нибудь выйти замуж?

Она покачала головой:

– Никогда. – Что еще могла она сказать?

– Пожалуй, мне надо радоваться этому. Или нет. – Он смотрел на нее, и ему было так странно, что они понимали друг друга с полуслова, и как нормально, что они стояли и разговаривали – она в ночной рубашке, он в халате. Картина домашнего уюта. – Знаете, я всегда хотел быть с вами. Мне трудно выразить это словами, и я сожалею об этом. – Его голос звучал негромко, теперь уже спокойнее, и она подошла к нему. – Я хотел вас, Мэри. Я знаю, что делаю. Я больше никогда не заговорю с вами об этом. Мне не следовало приходить к вам так поздно – мне вообще не следовало быть здесь, – и все же я рад, поскольку… – Его голос звучал хрипло, она почти с недоверием заметила слезы у него на глазах. – Я люблю вас с того самого дня, когда увидел вас в саду.

– Я… – начала она взволнованно, но тут ужасный крик заглушил ее робкой шепот – адский крик, и они оба вздрогнули. – Джон… – сказала она, схватила керосиновую лампу и пошла к двери; но тут все затихло, другие крики слышались уже дальше от дома.

– Это совы, – сообщила она со вздохом облегчения. – Они кричат на тех деревьях за домом. Зиппора говорит, что сегодня Молочная Луна и они все возбуждены. Иногда их крики меня будят, и я думаю, что это Джон – у бедняги бывают ужасные кошмары, но потом понимаю, что это не может быть он, но совиные крики все равно могут его разбудить – честно говоря, я ужасно боюсь этого!

– Я могу себе представить. – Далбитти все еще не сводил с нее глаз.