Вешаю трубку. Шестьдесят отмеренных для разговора секунд истекли.

Сажусь в «вольво» — и по газам. До пяти мне предстоит сделать много. Но не больше, чем я могу.

Звонок у Сашки Регента не работает уже года два. Толкаю дверь, она не заперта. Это меня тоже не удивляет. Мысленно молю Бога лишь о том, чтобы Рудольфыч был во вменяемом состоянии. Достаточным для того, чтобы вернуть его на время к активной жизни с помощью имеющихся у меня препаратов и умений с навыками.

Похоже, мои желания не сбылись.

Сашка сидит перед мерцающим экраном компьютера, уронив голову на стол, и признаков жизни не подает.

Рядом — громадная бутылка какого-то пойла литра на полтора, озаглавленная «коньяк». Напитка в ней — от силы на четверть.

Подхожу к стулу и замираю.

Разбудить его не удастся. Разбудить его не удастся никому и никогда. Он мертв.

Убит выстрелом в затылок девятимиллиметровой пулей с близкого расстояния.

— А ты заставляешь себя ждать, — раздается за спиной. Кольт выдергиваю из-за пояса мгновенно и стреляю не глядя. Горячий, мощный удар в плечо опрокидывает на пол.

Человек, стоящий надо мной, отбрасывает выпавший кольт ногой в сторону. На нем — длинный черный плащ. В руке — бесшумный тупорылый пистолет девятого калибра.

— Ну что? Будем знакомы, птица… — Короткий, резкий удар ногой в лицо делает мир красно-черным…

…Сижу в кресле. Напротив — крепыш с сигаретой во рту. Поза расслабленная, пиджак расстегнут, под сорочкой, украшенной модным галстуком, — бронежилет.

Кевлар, усиленный титановыми пластинами. Я не промахнулся. А что толку?…

В плече — горячая боль. Толчками. Значит — нерв и кость не задеты.

Крепыш заметил мой взгляд.

— Не беспокойся. Стрелять я умею. Совсем ни к чему тебя убивать. Пока. И — мне не нужно, чтобы ты истек кровью. Рану я заклеил. Поболит — и перестанет…

Левая рука прикована к подлокотнику кресла наручниками. Да и сидит крепыш далеко, чтобы я мог достать его.

— А теперь — поговорим.

— Нам не о чем говорить. Ты убил моего друга. Я убью тебя.

Крепыш рассмеялся:

— Я знаю, что ты крутой. Но никогда не думал, что такой глупый.

Молчу.

— Ты же русский человек, Олег… И что? Из-за какого-то жидка готов сейчас погибнуть? Угрожая человеку, сидящему напротив тебя с оружием? Запомните: я — человек действия. Я — человек…

— Да ты вообще не человек… Крепыш снова рассмеялся.

— Да? А кто же? Монстр? Кибер?

— Дерьмо.

— Дронов, я внимательно изучил твое досье. Я внимательно изучил твои действия и мотивировки по При-морску. И мне действительно непонятно, зачем ты все это делаешь…

— А тебе и не понять. Хотя сформулировал ты правильно. Я — русский человек, и мне жалко тех, кого тебе не жалко. Людей.

— Демагогия. Я не верю, что тебе хочется умереть. Сдохнуть.

— И правильно не веришь. Мне перед этим нужно еще как минимум — убить тебя.

— Зря фрондируешь, Дронов. — Глаза крепыша стали маленькими и жесткими, как два кусочка ртути. — Как любят говорить американцы: сегодня не твой день.

Молчу.

— Мой друг, вернее, э-э-э… товарищ, — крепыш хмыкнул, — Марик начал играть с тобой в игру. И он проиграет. Либо я что-то не правильно просчитал. Но я-то думаю, особенно теперь, что рассчитал все правильно…

— Зачем ты-убил Регента?

— Во-первых, он был никчемный алкоголик. Бабник и дебошир. От его смерти никто ничего не потерял. Знаю я таких: насрут здесь, напакостят, выблядков наплодят, а потом линяют в свои Палестины, на дармовые харч и водку…

…А я вспоминаю Сашку. В детстве он был сутулый, носатый, большеглазый и невероятно худой. Родители разошлись, когда ему было года три. Да, была еще сестренка, Инка. И жили они впятером — с бабушкой и дедушкой — в двух комнатах коммуналки. С перебранками, скандалами, нищетой, дрянной одеждой, вечным картофельным супом, Инкиными выкрутасами, что начались у девки лет уже с четырнадцати… А Сашка рос драчливым, вспыльчивым, язвительным — за это ему и нос свернули в драке; и притом — порядочным, пунктуальным и поразительно (особенно на нашем-то фоне!) настойчивым в учебе. Во всем, что касалось физики и математики талантом был непревзойденным: на любой контрольной за семь минут решал свой вариант, а потом, в порядке поступления — все остальные. Для всего класса.

Благосостоятельным, если можно так выразиться, он стал года четыре назад:

Инка вышла замуж и вместе с мужем и мамашей уехала; дед с бабушкой — померли.

Какой-то «Обмен-инвест» махнул две Сашкины коммунальные комнаты на двадцатидвухметровую «хрущебу» с излишествами в виде почти трехметрового потолка и раздельного санузла…

А нормально жить он начал только два года как: пошли заказы на нестандартные компьютерные программы от банков,СП; заказчикам они обходились на порядок дешевле, а по качеству были на два порядка выше «зарубежных аналогов».

И с девками он был — вспыльчивый и беззащитный: они то обирали его до нитки, то изводили скандалами, то доставали почти материнскими заботами…

Пожалуй, у него была странная жизнь, но это была его жизнь, и он ее такую любил…

Теперь его нет. И квадратномордая сволочь напротив рассуждает о том, полезный или вредный был этот индивид…

— …Нельзя не согласиться. Нет? — Крепыш завершил речь и смотрит на меня выжидательно. Морщусь, пытаясь выдать горький колючий комок в горле за боль в плече… — Ну да это все моралистка, — продолжает он. — Регента я застрелил, так сказать, ситуативно. Чтобы у тебя не возникло сомнений: я готов действовать самым коротким путем. Без выкрутасов. И предлагаю тебе или жить, или умереть.

Иначе говоря, мне нужен «ключ». Досье.

Сидит он далековато. Не достать. Рука раненая хоть и болит, но работает исправно. Вторая, прикованная «кандалами» к ручке кресла, имеет «минимальную степень свободы», впрочем, вполне достаточную, но не при таких обстоятельствах. Значит, обстоятельства нужно менять. Но как?..Физически крепыш никак не слабее меня и хорошо подготовлен. В руке — пистолет. Сидит расслабленно,ничего не опасаясь. Действительно, чего ему опасаться? Или — кого?

Чего или кого ему опасаться?! Думай!

— У тебя, Дронов, только два выхода: жить или сдохнуть. У меня — тоже два.

В первом случае, если ты откажешься назвать «ключ», я останусь жить и, даже не сомневайся, жить буду очень хорошо. Очень. Естественно, не в этой стране. И денег у меня будет столько, сколько не зарабатывает тысяча этих законников-американцев за всю свою говенную жизнь. И девок будет сколько угодно, и яхты, и машины… А ты в это время будешь гнить. Как навозная куча. Приятная перспектива?