— Крапп был ранен при Аррасе. Он получил минимум четыре осколка прямо в лицо. Вы слишком молоды и не знали той войны.

Не так уж и молод, подумал Бивен.

— Санитары не стали его подбирать, потому что решили, что ему оторвало голову. Ее не было видно в месиве.

Фукс подождал несколько секунд, чтобы его слова произвели должное впечатление. Но Бивена было не удивить такой жутью, он и сам по этой части мог дать фору.

— Кричать Крапп не мог. Со ртом, набитым грязью, с оторванным носом и лицом в лоскутах он нашел в себе силы доползти до траншей, придерживая окровавленные ошметки.

И украсть номерной жетон у соседа, чуть не добавил Бивен.

Фукс продолжил рассказ, но Бивен едва его слушал. Его заворожил другой факт: без сомнения, офицер потерял руку в бою и теперь описывал историю солдата, оставившего там свое лицо, но ничто не меняло дела. Чувствовалось, что Фукс все равно любит войну. Он говорил о ней как о мощной силе, требующей уважения и преклонения.

В его светлых глазах, словно отлитых из того же металла, что и волосы, отражался ужас, но и неодолимая притягательность боя, разрушения, злоупотребления жизнью, которые и есть война.

Инстинктивно Бивен догадался, что Альберт Хоффман, он же Йозеф Крапп, был того же розлива. Ему не терпелось вернуться на фронт — а в ожидании он кромсал Адлонских Дам.

— Я читал, что Крапп в тысяча девятьсот четырнадцатом женился…

— Когда жена приехала навестить его в госпитале, она убежала. На следующий год они развелись. После войны была куча подобных случаев. Женщины и слышать больше не хотели о монстрах, в которых превратились их мужья.

Бивен продолжал считывать субтитры: для Хоффмана это растерзанное лицо стало лучшей из маскировок. Ему действительно выпал шанс начать жизнь с чистого листа.

— А какие у него здесь обязанности?

— В основном административные поручения. Но когда нас отправят в Польшу, можете мне поверить, он будет не из последних.

— Какой он? Я хочу сказать: как личность?

— Одиночка. Избегает контактов, но ответственный офицер.

— У вас никогда не возникало с ним проблем?

Молчание Фукса было началом ответа. Бивен ждал.

— К нам поступали жалобы, — неохотно признал наконец гауптштурмфюрер.

— Какого рода?

— Женщины… Или, вернее, их мужья. Крапп, можно сказать, нападал на женщин.

— Каким образом?

Фукс вдруг показался усталым. Черты лица осунулись, морщины углубились.

— Формальных доказательств никогда не было…

— В чем заключались эти нападения?

— Лапал, приставал… Но тут трудно разобраться. Когда у человека такая физиономия, его норовят обвинить в худшем…

— Вы подавали рапорт?

— Мы предпочли уладить все по-тихому, отчитали его, но не стали гнать волну.

— Как он отреагировал?

— Все отрицал, конечно, ссылаясь на то, что и шага не может ступить на улице, не вызвав панику.

— Я не понимаю. Йозеф Крапп носит маску, ведь так?

— Вы никогда его не видели?

Силуэт в мундире, глаз, уставившийся сквозь черную вуалетку. Настоящий ангел смерти.

— Нет, — солгал он.

— Его маска может создать иллюзию на расстоянии, но вблизи… Один глаз у него деревянный, маска из раскрашенной меди, очки служат креплением, и все это совершенно застывшее.

— У вас есть его фотография?

— Нет. Мы всегда с уважением относились к его отказам фотографироваться.

Эта полная сочувствия речь была трогательной, но Бивен знал истинное положение вещей в мире СС: нацисты всегда защищали своих. Во времена СА Франц счет потерял изнасилованиям, вымогательствам и убийствам, которые ему приходилось покрывать. Все руководители СС уже побывали в тюрьме. А потому их представления о законе были весьма специфичными…

— А еще эта история на катке.

— Расскажите.

— Краппа застали в женской раздевалке, когда он воровал обувь.

Бивен почувствовал, как по жилам прошла волна жара. Вот как Крапп добыл свою коллекцию. Раздевалки. Катки, бассейны, спортивные центры…

Внезапно он решил действовать в лоб:

— Мы попытались задержать его сегодня утром.

— По какой причине?

— Вы же знаете правила: я не могу ничего сказать.

Фукс понимающе кивнул. Для таких вояк «секрет» и «респект» были синонимами.

— Он ушел от вас?

— Да.

— Я не удивлен. Несмотря на увечье и возраст, Крапп остается отличным эсэсовцем. Быстрый, с развитой интуицией, всегда начеку. Его трудно застать врасплох.

Будешь всегда начеку, когда убил четырех женщин.

— Вы имеете представление о том, где мы можем его найти? Друзья, у которых он мог бы прятаться? Коллеги?

Фукс встал. Правый рукав, сложенный и пристегнутый английской булавкой, свисал, как шарф с вешалки.

— Повторяю, он одиночка. Ни друзей, ни семьи. И денег тоже нет. Государственная пенсия, которую он получает, сущие гроши, да и офицерское жалованье немногим больше. На самом деле у Краппа нет никого, кроме нас. SS-Verfügungstruppe.

— Думаете, он придет прятаться сюда?

— Сомневаюсь. Еще раз говорю: он не рядовой эсэсовец. Он опытный, умный. К тому же из-за своего лица ему множество раз приходилось прятаться, изобретать уловки, чтобы остаться незаметным.

— Из-за своего лица и из-за своих пороков.

— Если угодно.

— Вы правда ничем не можете помочь?

— Могу.

Бивен задал вопрос наудачу. Он и не надеялся на положительный ответ.

— Завтра, в воскресенье, в Виттенау состоится марш ветеранов. Демонстрация солидарности с нашими парнями в Польше.

— Вы думаете, Крапп там будет?

— Без сомнения. Сколько я его знаю, он никогда не пропускал таких маршей.

— Он не пойдет на такой риск.

— У вас есть его описание?

— Нет.

— Тогда он примет участие в марше.

— Там к тебе дамочка.

— Кто?

— Не знаю. Думаю, это та девица, которой ты вчера звонил.

Бивен схватил Динамо за руку и впихнул в первый попавшийся кабинет.

— Ты что несешь?

— Чес-слово. Она явилась полчаса назад. Уж не знаю, что она наплела парням внизу, но ей удалось подняться сюда. Я ее устроил у тебя в кабинете. Все летит в тартарары, Франц. Грюнвальд приходил три раза и…