С тех пор минуло два года. За это время жизнь Карлы радикально изменилась. Сейчас ей 17, ее судьбу уже не имеет право решать Семейный суд, и она вернулась обратно к матери. Закончить девятый класс девочке не удалось (весь год она провела в бегах). Тем не менее она готовится поступать в университет и считается одной из лучших учениц на курсах среди двухсот других слушателей. Однако судебная история еще не завершена, она все еще продолжается для ее брата Зака. Сейчас мальчику 15, он по-прежнему живет с отцом, а мать не видел четыре года. Последний раз с Карлой они виделись в ночь перед ее побегом. Я дописываю эту главу, а передо мной на столе стоит рисунок – любящее сердце. Это картинку Зак нарисовал для Эрин, когда они были в полицейском участке после того, как их с матерью задержали в 2015 году. Внизу неровным детским почерком написано: «Мама, не опускай руки!»

На первом этаже в холле городского суда в пригороде Саутпорт[112] нет почти ни одного свободного стула. В помещении тихо, слышно только, как перешептываются выходящие из двух залов люди. Кто-то дрожит, кто-то идет твердой походкой, кто-то чувствует себя опустошенным, а кто-то вздыхает с облегчением. Некоторые плачут. В углу к стене прислонился загорелый мужчина. На его выцветшей футболке изображены хищники с оскаленным клыками. Он закинул голову и спит, слегка похрапывая. Рядом с ним сидит и терпеливо ждет своей очереди безупречно одетая женщина. На ней строгий приталенный деловой костюм и замшевые туфли на высоких каблуках. В ушах и на пальцах золотые украшения.

Это единственный в Квинсленде суд, специализирующийся на делах о домашнем насилии. Посетители часами ждут, пока подойдет их очередь. Иногда тишину прерывает голос сотрудника, делающего объявления через микрофон с усилителем. Тогда все вздрагивают, но, осознав, что назвали не их имена, большинство снова впадает в рассеянное оцепенение. Люди сидят тесно, локоть к локтю. Они смотрят в пол или в телефон. Ждут, пока их вызовут на слушания по выдаче охранного ордера, по уголовному делу или на разбирательства по поводу нарушения предписаний. За двумя запертыми дверями в «уединенной и безопасной комнате», защищенной от чужих взглядов, в присутствии психологов и соцработников ожидают своего часа несколько женщин. Это жертвы насилия. Им тревожно и страшно. Как бы они хотели просто поскучать в коридоре!

Однако не все присутствующие в Саутпортском суде представительницы прекрасного пола ждут решений, которые защитят их. Вот сейчас, к примеру, в зале рядом с адвокатом сидит женщина с гладко зачесанными светлыми волосами, которой на вид чуть за сорок. В глазах у нее стоят слезы отчаяния. Она склонилась к уху адвоката и что-то беспрестанно ему нашептывает. Судья вслух читает дело, а она качает головой и все время оглядывается на защитника. Ее обвиняют в словесном абьюзе: она угрожала своему отцу физической расправой, а также шантажировала его тем, что совершит самоубийство. На другой стороне той же скамьи расположился пожилой мужчина с седыми длинными волосами. Видно, что это остатки былой роскоши – когда-то у него была пышная и кудрявая шевелюра. У него усталый и равнодушный взгляд. Он хочет, чтобы его оградили от нападок психически нездоровой дочери, чтобы ее выселили из его квартиры и чтобы заботу о ней взяло на себя государство.

Ответчица отчаянно настаивает на том, что в основном кричит на отца и почти не бьет его. «Все это от стресса, – объясняет она, чуть не плача. – Я не применяю насилия, у меня вообще ограничена подвижность из-за церебрального паралича». Такое бывает, в частности, после травмы лобной доли мозга. Суд учитывает ее возражения. Травма, возможно, объясняет также диагностированное у нее раздвоение личности и склонность к бродяжничеству. Отец хотел бы, чтобы ей оказали медицинскую помощь, он сам уже не справляется. Она с четырнадцати лет находится на его попечении, а до этого жила в нескольких приемных семьях. «Папа обещал, что всегда будет обо мне заботиться!» – рыдает блондинка.

Судья, строгая дама, терпеливо выслушивает тирады ответчицы, а затем выписывает охранный ордер. Дочери дается некоторое время на то, чтобы она забрала деньги и самые необходимые вещи из квартиры отца, где они жили вместе, а потом ей будет запрещено подходить ближе чем на 100 метров к этому дому. Также суд дает распоряжения о выделении этой женщине места в кризисном центре, чтобы она не оказалась на улице, – хотя бы в первое время. Цель запрета на приближение очевидна: человек должен прекратить применять насилие в отношении домашних. Если ответчица нарушит предписание, то может оказаться в тюрьме.

Плачущая и дрожащая от возмущения блондинка пополняет немногочисленные ряды тех женщин, от которых нужно защищаться с помощью решений суда. Но здесь, в Голд-Косте, таких не так уж мало. Примерно четверть охранных ордеров, выданных судом в Саутпорте в первой половине 2016 года, были направлены на то, чтобы остановить женскую агрессию. [2]

Когда я впервые увидела эту статистику, она меня поразила. Суд Саутпорта – не просто старинная и уважаемая судебная инстанция. Он специализируется на делах о домашнем насилии. Если где-то судьи и в состоянии справедливо разобраться в таких делах, так это здесь. Почему же, если агрессию в семье чаще всего проявляют мужчины, у нас так много охранных ордеров, направленных против женщин? Я приехала в Квинсленд, чтобы найти ответ на этот вопрос.

Кроме того, я собиралась провести эксперимент. Мне хотелось непредвзято, с нуля, составить мнение о том, что же представляет собой женское насилие. Может, узкие гендерные стереотипы о домашнем насилии устарели? Вполне возможно, думала я, что прекрасный пол действительно ведет себя более жестко и все последние годы все чаще тиранит своих партнеров-мужчин. Более всего мне хотелось исследовать одну неудобную тему: неужели у защитников мужских прав есть основания утверждать, что общество приуменьшает проблему женской агрессии или вообще игнорирует ее, потому что она не укладывается в рамки существующих представлений о неравенстве полов?