казной Макарьевской ярмарки, сундуки с сокровищами награбленными Галаней в Персии, а также подати, собранные волжскими воеводами. Добычу перекладывали в кожаные мешки и грузили на лошадей.

Заправлял казаками Кондрат Дубина. Он ходил по куршее с огромным топором в руках и щедро осыпал матюгами всех попавшихся под горячую руку. Люди носились туда-сюда, делали всё бестолково, мешались друг другу, что вызывало у Кондрата Дубины всё усиливавшиеся приступы ярости.

«Нашли, кого выбрать атаманом», — подумалось мне.

Я перевёл взгляд на берег, где вчера возвышался редут, построенный из содержимого трюма «царёва корабля». Сейчас на этом месте зияла огромная воронка. Среди раскиданных бочек, ящиков, мешков с мукой и крупами валялись разорванные на части и обгоревшие трупы. Пушки были перевёрнуты, их лафеты разбиты.

Я снова повернулся в сторону галеры. Увидел Гольшат, которая сидела, склонившись над телом Галани. Она не рыдала, не рвала на себе волосы. Её глаза были пусты и безучастны к происходящему, а тело словно превратилось в статую, изваянную, дабы изобразить безутешную скорбь.

Вдруг рядом со мной хрустнула ветка. До смерти перепугавшись я вжался в землю, мысленно читая все молитвы, которые удалось вспомнить.

— Не бойтесь, Артемий Сергеевич, это я, — раздался шёпот поручика Маврикинского.

Он тут же оказался рядом со мной, такой же промокший, оборванный и посиневший от холода, каким был я. С ним были несколько солдат, уцелевшие в ночном бою на острове.

В это время две пустых лодки причалили к борту галеры. Кондрат Дубина подошёл к Гольшат и потянул её за руку, но та резко оттолкнула его и что-то зашипела. Слов её я не расслышал, но смысл их стал мне тут же ясен. Кондрат Дубина взвалил тело Галани на плечо и понёс к лодке. Очевидно Гольшат потребовала от нового атамана похоронить прежнего с почестями причитающимися тому по воровским законам.

Отправив Гольшат и тело Галани на, берег Кондрат Дубина подошёл к люку, ведущему в трюм галеры и закричал:

— Мужики, кончай косить под корабельных крыс! Вылазьте!

— Нам и здесь не плохо! — послышался голос кого-то из солдат.

— Ну, как знаете, моё дело предложить.

С этими словами Кондрат Дубина запалил фитиль ручной гранаты и кинул её вниз. В трюме хлопнул взрыв. Кто-то закричал от боли.

— Тащите ещё гранаты! — скомандовал новый атаман.

Двое казаков подбежали к люку с гранатами в руках, но из трюма грянул залп и оба, изрешеченные пулями, рухнули на палубу. Кондрат Дубина, едва успевший отскочить, разразился ругательствами, кои я ни в коем случае не рискну воспроизвести на бумаге.

— Всё равно я вас зажарю.

Он велел своим людям задраить все люки, ведущие в трюм, так чтобы их нельзя было открыть снизу. Перед тем как сесть в лодки, воровские казаки подожгли галеру.

— Надо вытащить наших! — воскликнул поручик Маврикинский.

Как только лодки отошли на некоторое расстояние, он со всех ног бросился по берегу к броду. Разбойники Кондрата Дубины, заметив его, со свистом и улюлюканьем принялись заряжать фузеи. Арсений Маврикинский превратился в дичь. Охотники один за другим палили в него, а поручик немыслимыми способами уворачивался от их пуль. Я бы точно так не смог, поэтому предпочёл не высовываться из укрытия.

Поручик Маврикинский взобрался по якорному канату и принялся открывать крышку одного из люков. Запертые в трюме пытались вышибить её снизу. Как только крышка поддалась, из люка стали выбираться солдаты, наполовину задохнувшиеся от дыма, с выпученными глазами и почерневшими лицами. Последним на свет божий появился астраханский губернатор.

Огонь уже лизал просмоленные доски палубы. Занялись паруса и снасти. Вниз полетели пылающие обломки. О том, чтобы потушить пожар, не было и речи. Все, кто был на галере, бросились в воду и под угрожающие крики ушкуйников добрались до берега. Однако возвращаться, чтобы добить нас, разбойники не рискнули. Погрузив всю добычу на лошадей, они бросились врассыпную, и вскоре берег опустел.

Из леса вышли прятавшиеся там солдаты. Почти все они были ранены и шли, опираясь на фузеи, или друг на друга.

Мы подсчитали уцелевших. Их было немного. Тридцать восемь солдат, шестеро матросов, я и поручик Маврикинский. Шкипера Якоба Янсена нашли на редуте обгоревшего так, что его едва удалось узнать.

Пожар на галере бушевал до полудня. Затем она развалилась и пошла ко дну. Над водой остались торчать только верхушки мачт.

Завидев дым, к острову поспешили на лодках мужики из соседней деревни. Они и доставили нас на берег. Поручик Маврикинский, оставил на острове двух матросов, караулить остатки груза галеры, чтобы его не растащили местные. Сам же реквизировал всех деревенских лошадей и телеги, на которые положили убитых и раненых.

К утру следующего дня наш скорбный обоз добрался до Макарьева. Слух о том, что воровские казаки напали на «царёв корабль» уже разнёсся по городу. Бабы, увидев мертвецов, подняли жалобный вой, мужики крестились.

Телеги остановились у комендантской канцелярии. Лука Мясоед вышел на крыльцо и в притворном ужасе всплеснул руками:

— Божечки, что ж это с вами такое произошло?

Вместо ответа поручик Маврикинский прыгнул на него, как разъярённый зверь на охотника, внезапно оказавшегося перед ним без оружия.

— Убью гада, — рычал он, пытаясь своими тонкими аристократическими пальцами сжать необъятную шею лихоимца.

Мне стоило немалых усилий оттащить его и успокоить.

— В колодки его! На дыбу! — закричал макарьевский комендант караульному солдату, вытянувшемуся в струнку у дверей канцелярии, но тот, видя суровые лица гвардейцев, предпочёл не двигаться с места.

Ярость внезапно захлестнула меня, при воспоминании о всех обидах, причинённых мне Лукой Мясоедом. Я схватил его за шиворот, стащил с крыльца и ткнул мордой в коровью лепёшку.

— Ты меня узнаёшь, собака?!

Совершенно сбитый с толку и перепуганный комендант отрицательно замотал головой.

Я затряс перед его глазами руками.

— Кондрашка, — ахнул он.

— Верно свинья. Он самый.

— Но ты же…

— Мёртв? Так оно и есть! Только я с того света вернулся, чтобы посчитаться с тобой! С твоим дружком Филином я уже посчитался! Он и его подружка ныне поджариваются в аду!

На этот раз пришлось поручику Маврикинскому силком оттаскивать меня от Луки Мясоеда.

— Ума не приложу, господин поручик, в чём я перед вами провинился, — проговорил немного очухавшийся от первого испуга комендант Макарьева. — И откуда взялся этот висельник? — он указал на меня пальцем.

— Сейчас скажу, в чём ты провинился, жирная свинья! — снова набросился на него я.

Меня понесло. Долго сдерживаемый гнев прорвался наружу. А гнев, как известно, не лучший советчик. Я совершил ошибку, из-за которой на меня впоследствии обрушилось немало несчастий. Не надо было кричать