Ифа и существо смотрят друг на друга. Оно похоже на выдру, но большое, как тюлень, и лохматое. Потом оно поднимает когтистую лапу и трет морду, раз, другой, от носа, захватывая лоб. У Ифы возникает такое ощущение, словно она сейчас чихнет, что-то собирается, жужжит, так бывает, когда она слишком долго смотрит на страницу текста и прилагает недостаточно усилий, чтобы удержать мозг в работе, такое чувство, словно то, на что она смотрит, скользит и едет, оно может перетечь во что угодно, если она будет неосторожна.

– Гейб? – говорит она.

Уже выговаривая это слово, она понимает, как нелепо то, что она говорит. Она знает, что это существо, кто бы это ни был, не Гейб. Она не сошла с ума. Гейб за морем, за тем морем, что справа, на другой стороне, в Нью-Йорке. И все-таки есть что-то в том, как оно смотрит, в этом движении передней лапы.

Она повторяет, на этот раз шепотом:

– Гейб?

Животное перекатывается, разворачивается и исчезает, нырнув в залив.

Ифа бежит. Бежит, не думая, куда направляется и зачем, не подбирая обувь. Бежит босиком, обратно на дюну, через ее вершину, вниз по травянистому склону. Перепрыгивает стену, проносится мимо двух черных силуэтов на дорожке. «Ифа, – зовет голос брата, – стой»; но нет, она не останавливается, а когда добирается до другого края острова, с удивлением видит, что вода расступилась, что на сушу ведет узкая полоса блестящего песка, изрезанного прибоем.

Она направляется к этой дорожке, бежит по ней. Проносится по дамбе, и по ее щиколоткам бьет и бьет морская вода. Она бежит до самого Кладдадаффа, а когда добегает, видит телефонную будку, освещенную, словно посадочная полоса, и врывается в нее.

Она набирает номер своей квартиры, но не ждет, что он там; ей просто хочется позвонить, услышать гудки и знать, что телефон гудит там, на стене возле ее постели. В Нью-Йорке семь вечера. Гейб сейчас в ресторане, составляет тарелки в стопки, чистит овощи, моет поверхности. Но, как ни поразительно, она слышит, как снимают трубку, слышит, как он втягивает воздух и слегка раздвигает губы.

– Гейб? – говорит она.

– Да.

– Это я.

– Ифа, – произносит он, тянет ее имя. – Как ты?

Ей кажется, ей так хочется, или голос у него не такой резкий?

– Я в Ирландии.

– В Ирландии?

– Да. Мы поехали в Ирландию, с семьей – всей семьей, даже племянники.

– Есть новости об отце?

– Мы его нашли. Вроде как. Ну, мы знаем, где он. Пока не виделись.

– Он в Ирландии?

– Да.

– Просто взял и уехал в Ирландию?

– Долго объяснять. Расскажу в другой раз. А ты почему не в ресторане?

Молчание. Она слышит, как Гейб вздыхает.

– Все в порядке? Что-то случилось?

– Да ерунда, – говорит он.

Она крепче сжимает трубку.

– Рассказывай.

– Просто меня искали.

– В ресторане?

– Да.

– Черт.

– Ничего страшного, скорее всего, но Арно посоветовал мне не приходить пару дней.

– Мне так жаль, Гейб.

– Да ладно. Просто придется искать другую работу. Жалко, мне нравилось у Арно.

– Найдешь что-нибудь.

– Наверное.

Снова молчание. Она слышит, как он двигается, словно идет по комнате, или, может, садится на кровать.

– Я, правда, нашел чем заняться, – произносит он мгновение спустя.

– Да?

– Я разобрал ту твою папку.

Она вскидывается и выпрямляется.

– Разобрал?

– Ага. Больше все равно делать было нечего, а меня это вроде как отвлекло.

– Ты все сделал? Все разобрал?

– Разложил контракты по конвертам, подшил все чеки. Можешь их обналичить, когда вернешься. Или, – она слышит, как он аккуратно избегает того, что думает, будто она может и не вернуться, – я могу их отвезти, если ты мне скажешь, какой у Эвелин банк, или как зовут бухгалтера, или…

– Спасибо, Гейб, – выпаливает она. – Спасибо, огромное тебе спасибо, я, правда, правда…

Он обрывает ее:

– Не волнуйся. Я, знаешь, не мог все просто так оставить. И, как я уже сказал, больше сегодня все равно заняться было нечем.

Ифа прижимает ладони к стеклу телефонной будки и прислоняется к нему головой. Папка разобрана. Она не может поверить. То, что тяготило ее целый год, ушло. Раз – и ушло.

– Ифа, – внезапно говорит он, – я понимаю, сейчас не время, но я просто хочу, чтобы ты знала, что я больше не буду тебя беспокоить. Насчет квартиры и всего такого. Все нормально. Я все понимаю.

– Что ты понимаешь?

– Понимаю. Все. До меня дошло в аэропорту.

– Что до тебя дошло?

– Что ты не хочешь со мной съезжаться – ты на самом деле даже быть со мной не хочешь.

– Но…

– Все нормально. Давай сейчас не будем. Я съеду к тому времени, как ты вернешься.

– Гейб, – она в ужасе качает головой, – нет, ты все не так понял. Совсем не так. Я хочу с тобой быть, я этого очень хочу, больше всего на свете, и я бы с радостью с тобой съехалась, просто дело в том, что… – ей снова, как раньше, кажется, что она не может втянуть в легкие достаточно воздуха, такое знакомое ощущение, – …в аэропорту… я не смогла… увидеть… что ты написал… мне было трудно… – Она пытается изобразить свой обычный, мимолетный, самоуничижительный смешок, и у нее не получается. – Может, мне очки нужны или что-то такое…

На линии тишина, огромный океан тишины, он катится, бьется и вздымается между ними.

– Очки, – повторяет Гейб без выражения.

– Я хочу быть с тобой, – снова говорит она. – Пожалуйста, поверь мне. Дело в том… – Она так волнуется, что огни Кладдадаффа размываются и искажаются у нее перед глазами.

Одна мысль о том, чтобы произнести это, требует изрядных физических усилий. Ифа встает на носочки, напрягает плечи, словно готовится к удару.

– Дело в том… Что у меня проблема… У меня проблема с чтением.

Секунду она не может поверить, что сказала это. Кажется невероятным, что эти слова прозвучали вслух. Они летают вокруг нее в жарком тесном пространстве телефонной будки, кружат у головы. Ифа хочет приоткрыть дверь, выпустить их, как пчел из улья, во внешний мир. «У меня проблема с чтением». Она волнуется, не придется ли ей это повторить, потому что время идет, телефон глотает монетку, а Гейб не отвечает. Может ли быть, что он ее не услышал?

– Хм, – в конце концов говорит Гейб. – Проблема с чтением. Ясно. Вот как. Знаешь что?