Алексей идет следом. Я вижу, как выражение его лица становится озабоченным, и не могу понять, хочет ли он пожелать удачи Рэйчел или занять ее место. А может, он просто беспокоится за свои бриллианты? Выйдя на улицу, Алексей открывает дверцу машины, и я вижу за рулем его русского телохранителя.

Устроившись на полу в машине Рэйчел, втиснув плечи под приборную доску, а ноги вытянув к заднему сиденью, я вижу ее лицо только сбоку. Она смотрит прямо перед собой, сжимая руль, как будто снова сдает экзамен на права.

– Не волнуйтесь. Можно включить музыку.

Она стучит по рулю один раз. Я открываю виниловый ящичек с дисками.

– Мне легко угодить – все, что угодно, кроме Нила Даймонда и Барри Манилоу[98]. У меня есть теория, что девяносто процентов смертей в домах престарелых вызваны Нилом Даймондом и Барри Манилоу.

Она улыбается.

К верхнему карману моей куртки прикреплена рация, в кобуре под мышкой – семнадцатимиллиметровый автоматический «Глок». Наушник в ухе настроен на ту же частоту, что и рация в машине Алексея.

А еще у меня с собой темное одеяло, чтобы укрываться на светофорах во время приближения машин.

– Помните, что на меня смотреть нельзя. Если вам придется парковаться, не останавливайтесь под фонарями. Выберите место потемнее.

Она стучит по рулю один раз.

Телефон снова звонит. Психологическое давление усиливается: я слышу, как в трубке на заднем плане плачет девочка. Мужчина, чей сильно искаженный голос нам уже знаком, прикрикивает на нее, чтобы замолчала. Рэйчел вздрагивает.

– Вы позвонили в полицию, миссис Карлайл?

– Нет.

– Не лгите мне! Никогда мне не лгите. К вам на работу пять дней назад приходил следователь.

– Да, но я его не приглашала. Я попросила его уйти.

– А что еще вы ему сказали?

– Ничего.

– Не держите меня за дурака.

– Я говорю правду. Клянусь. У меня есть выкуп. – Голос Рэйчел дрожит, но звучит уверенно.

Если бы это была полицейская операция, мы отследили бы звонок до передающей антенны. Хотя, скорее всего, звонящий передвигается и не будет подолгу оставаться на связи.

– Мне просто нужно быть уверенной. Я хочу увидеть Микки, – говорит Рэйчел. – Я должна знать, что с ней все в порядке, иначе я, наверное, не смогу это выдержать…

– Молчать! Не пытайтесь торговаться, миссис Карлайл.

– Я не собираюсь делать глупостей. Мне просто нужно знать, что она…

– Жива? А вы что, не слышите ее?

– Да, но… откуда мне знать…

– Что ж, давайте подумаем. Я мог бы выколоть один ее карий глаз и прислать его вам по почте. Или полоснуть ножом по ее белой миленькой шейке и прислать вам ее голову в коробке. Вы могли бы поставить ее на каминную полку, чтобы не забывать, какой дурой когда-то были!

На меня накатывает страх, усиливающийся оттого, что я прекрасно понимаю, какое впечатление эти слова произвели на Рэйчел. Я вижу, как вздымается ее грудь.

– Миссис Карлайл?

– Я слушаю.

– Мы все выяснили?

– Да. Только не трогайте ее.

– Слушайте очень внимательно. У вас есть лишь один шанс. Не будете выполнять моих указаний – я повешу трубку. Будете спорить – я повешу трубку. Перепутаете что-нибудь – и вы меня больше не услышите. Вы знаете, что это значит?

– Да.

– Что ж, давайте сделаем это еще разок.

Почему он сказал «еще разок»? Он это уже делал?

Все в его тоне и темпе речи свидетельствует о том, что он не новичок. Теперь меня охватывает настоящий страх. Страх и отчаяние. Микки сегодня не вернется домой. Она никогда не вернется домой. И эти люди не остановятся перед убийством Рэйчел. О чем я только думал? Это слишком опасная игра.

– Где вы сейчас находитесь?

– Я… мм… подъезжаю к повороту. Он впереди меня.

– Сделайте три круга по кольцу, а потом возвращайтесь тем же путем, каким приехали.

– Куда?

– На развязку Принс-Альберт-роуд около Риджентс-парка.

Круговые транспортные развязки хорошо просматриваются, что порой осложняет работу полиции. Рэйчел заставляют двигаться по ним, чтобы проверить, нет ли за ней слежки. Надеюсь, Алексей поймет это и будет держаться на расстоянии.

И вот мы едем назад в Западный Лондон. С моего места мне видны только верхние этажи зданий и лампы фонарей. Впереди над башней Почтамта по небу движется красная точка – вертолет или, возможно, самолет.

Звонивший все еще на связи. Я делаю Рэйчел знак заговорить. Она стучит по рулю один раз.

– С Микки все в порядке? – с трудом произносит она.

– Пока да.

– Можно с ней поговорить?

– Нет.

– Почему вы так долго ждали?

Он не отвечает. Затем прерывает длинную паузу вопросом:

– Где вы сейчас?

– Проезжаю мечеть.

– Поворачивайте направо, на Принс-Альберт-роуд. Поезжайте по ней вокруг Риджентс-парка.

В голосе звучит что-то смутно знакомое. Даже несмотря на искажения звука, я, кажется, узнаю произношение жителя южного Лондона или восточных предместий. Капельки пота блестят над верхней губой Рэйчел. Она машинально проводит языком, слизывая их, не сводя глаз с дороги.

– Сверните на Чок-Фарм-роуд. Двигайтесь на север.

В окно мне видны легкие облака на ночном небе, освещенные бледным серпиком месяца. Наверное, мы едем вверх по Хэйверсток-хилл к Хэмпстед-хит[99]. Голос в трубке начинает перечислять перекрестки:

– Орнан-роуд… Уэддерберн-роуд… Линдхерст… – И затем резко: – Теперь налево. Быстро!

Мои колени упираются в рычаг передач. Повернув налево, мы проезжаем примерно пятьдесят ярдов, после чего он орет:

– Стоп! Выходите из машины! Не забудьте пиццу.

– Но куда? – умоляюще спрашивает Рэйчел.

– Идите по улице и найдите незапертую машину. Ключ в зажигании. Не берите с собой телефон. Там есть другой.

– Нет. Я не могу…

– Делайте, как велено, или девочка умрет!

Разговор прекращается. Рэйчел словно застыла на месте, обеими руками вцепившись в руль.