— Я правильно понял, что вы меня только проинформировали, а моё мнение не принимается в расчёт?

— Правильно поняли, — усмехнулся он. — В этом и моё мнение никого не интересует. Скоро начнётся такое, что многим придётся менять привычную жизнь, просто вам это нужно сделать одним из первых. К завтрашнему дню должны подготовить комнаты, а я обеспечу транспорт и охрану.

Он уехал, а я первым делом отправился к жене.

— Хочу тебя поздравить. С завтрашнего дня будешь одной из статс-дам императрицы. Почему на твоём лице нет радости?

— Граф сказал? — спросила она. — Интересно, в связи с чем такая милость? Нас перетаскивают во дворец?

— Мы в него переезжаем. Малыш, на носу война, поэтому нужно на время оставить нашу концертную деятельность. Обещаю, что это ненадолго.

— Хочу свой дом, — уткнувшись мне в грудь лицом, сказала она. — Хочу петь и играть, и чтобы не было ни охраны, ни всяких государственных дел. У нас с тобой мало друзей, и с ними не получается встретиться.

— Будут ещё дом и много друзей, — пообещал я. — Надеюсь, что будет и много детей. А сейчас нужно просто переждать.

— Не обращай на меня внимания, — сказала она. — Просто стало грустно и захотелось поплакаться, а у кого плакать на груди, как не у тебя. Во дворец, так во дворец.

Пришедший с работы отец спокойно принял новость и сообщил, что его повысили до коллежского советника. Мама, наоборот, разволновалась и ушла смотреть свой гардероб. Хуже других отреагировала Ольга.

— Я не могу! — заплакала она. — Как ты не можешь этого понять?

— Понимаю, но ничего не могу поделать! — сказал я, садясь рядом с ней на диван. — Я не имею права говорить, в связи с чем этот переезд, просто поверь, что он связан с событиями, которые изменят мир. Мы не уезжаем за море и недолго будем жить во дворце. К тому же скоро заканчиваются ваши занятия, а я постараюсь сделать так, чтобы вы смогли летом видеться. Извини, сделать большего не в моих силах.

После обещания она немного успокоилась и побежала звонить своему Сергею.

— Ты не заснул? — отвлекла от воспоминаний заглянувшая в гостиную жена. — Я уже закончила.

Я сходил за халатом и пошёл принимать душ. Заниматься чем-либо после купания не хотелось, поэтому прилёг на кровать. Вера проявила солидарность и легла рядом.

— Лёш, — сказала она, положив голову мне на грудь. — А мы совсем не будем петь?

— Будем разучивать новые песни, — пообещал я. — Если захочешь, споёшь их другим девушкам.

— В статс-дамах нет девушек, там, наверное, одни старухи. Буду петь фрейлинам. А Двор большой?

— Не знаю, хоть и камергер. Завтра увидишь сама.

— Послушайте, Хартман, — сказал глава концерна. — Мы попали в очень неприятное положение, и я даже не знаю, как теперь из него выпутываться. Я только что был у кайзера, а за два часа до меня у него побывал французский посол, который в резких выражениях высказался по поводу наших сепаратных переговоров с русскими. Французам известно о ядах в городах и о нашем обещании дать наводку русской авиации на их войска, и вам нужно разбиться в лепёшку, но узнать, кто с ними этим поделился. Кайзер сказал, что, кроме моих людей, о нашем соглашении с русскими знают только двенадцать человек, включая его самого. В пяти из них он абсолютно уверен, а остальных сейчас проверяет секретная служба. Со своими людьми мы должны разобраться сами. Полностью в курсе всего были только я, вы и Клейн, но и те, кого я брал в Россию, многое видели и могли услышать лишнее. Уверен я только в себе, остальных нужно проверить по полной программе! Начать можете с себя.

— Выполню, — пообещал начальник службы безопасности. — Только я сомневаюсь, господин Болен, что это кто-то из моих парней, скорее, утечка произошла в министерстве иностранных дел.

— Ваше дело не высказывать мнение, когда его у вас не спрашивают, а выполнять мои приказы! — рассердился Болен. — Я сегодня вылечу в Москву, поэтому приготовьте охрану. Двоих хватит.

Его самолёт приземлился на Ходынском аэродроме поздно вечером, поэтому посол увёз высокого гостя к себе. До посольства ехали молча, и разговор состоялся только после ужина в кабинете посла.

— Здесь можно говорить совершенно спокойно, — заверил Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург. — Запись есть, но сейчас всё отключено. Что-то случилось?

— Обо всём стало известно французам, — ответил Болен. — Их посол вёл себя так дерзко и вызывающе, что не оставил у кайзера никаких сомнений в том, что они уверены в нашем предательстве. Конечно, кайзер отверг обвинения посла и выразил неудовольствие его поведением, но мне он сказал, что находится в затруднении. Союзники нам не верят и потребуют гарантий, а пойти у них на поводу — значит лишиться самостоятельности. Нас бросят на Россию, а потом ничего не дадут, чем бы всё ни кончилось.

— Плохо! — сказал посол. — Французы, вне всякого сомнения, поделятся этим с англичанами. Они не станут воевать с русскими, а вот нас будут к этому подталкивать. Я не вижу выгоды в такой войне для Германии, даже если русские не применят яд в городах. А если применят…

— Договоритесь, чтобы меня приняли пораньше, — попросил Болен. — Нужно определиться с русскими, а потом что-то решать. Идиотское положение! Германия не может не воевать и воевать она тоже не может!

— А что по этому поводу думает канцлер? — спросил Шуленбург.

— Вы думаете, он передо мной отчитывался? Сейчас проверяют всех, причастных к этим переговорам, возможно, что и его тоже. Он с самого начала без восторга отнёсся к союзу с Россией, но был вынужден уступить. Хотя таких недовольных среди посвящённых было большинство.

Болен поздно заснул и очень плохо спал. Мучили не только мысли, но и боли в ногах, которые в последнее время отравляли жизнь. Проклятые врачи могли только тянуть деньги и ссылаться на его возраст. Утром он проснулся сонный, с головной болью, отказался от завтрака и с нетерпением ждал, когда его отвезут к русскому канцлеру.

Я сидел за письменным столом с черновиком второй книги, когда по нервам ударил телефонный звонок. Надо раздобыть отвёртку и повозиться с телефоном, чтобы каждый раз не подскакивать от испуга. Мы уже третий день жили во дворце, а сегодняшний был воскресеньем, поэтому отец был дома. Придворным дамам не полагались выходные, хотя любая могла отпроситься и уехать из дворца, но, по-моему, вся их жизнь здесь была такой необременительной, что смахивала на один большой выходной. Вера нашла среди приближённых императрицы одну девицу, с которой начали складываться приятельские отношения, и ушла к ней после завтрака, оставив меня заниматься творчеством.

— Я слушаю, — сказал я, подняв трубку.

— Срочно зайдите ко мне, князь! — послышался в ней голос императора.

Я ответил, что иду, положил трубку и подошёл к зеркалу. Волосы слегка растрепались, поэтому пригладил их расчёской и поспешил к кабинету императора. Идти до него быстрым шагом было только три минуты, но взволнованный Владимир Андреевич встретил меня так, будто я ходил полчаса. В кабинете, кроме него, находился заметно нервничавший Вяземский.