Ощущение падения, полет.

И ее выкинуло на гранит, смяло, швырнуло вперед так, что она перекувыркнулась через голову. Дышать стало больно, слезы брызнули из глаз.

— Мариус…

Еще не соображая, где очутилась, Алька задергалась, когда сильные руки обхватили ее за туловище, дернули вверх, встряхнули.

— Алайна. Алайна, что случилось?

Голос Сантора.

Пальцы разжались сами собой, волчок-артефакт звякнул о камень и покатился.

Алька молча затрясла головой, а слезы катились по щекам, и вместо слов с губ срывался только хриплые всхлипы.

Внезапно щеку обожгло болью.

— Говори, — от рыка Сантора все внутри сжималось, и последние силы утекали, как вода сквозь сито, — говори, твою мать. Что случилось, Алайна?

— Нас… предали, — наконец выдавила она, — предали. Нас ждали там.

Сантор до боли стиснул ее плечи, вглядываясь в лицо. Потом, не говоря ни слова, подхватил Альку на руки, перебросил через плечо и понес.

— Волчок, — выкрикнула она, тряпочкой болтаясь на плече крагха, — я должна…

"Это все, что осталось от Мариуса".

Мир перед глазами стремительно темнел, перед глазами мельтешили серые мошки, предвестники обморока. Но она удержалась на кромке сознания. Увидела, как один из воинов ее отца наклонился, поднял артефакт и положил в поясную сумку.

— Нас предали, — шептала она, — откуда-то магистр узнал, где мы пересечем Пелену. Кто-то сказал ему.

Все вокруг замерло. И вечно багровое солнце, что почти не проглядывает сквозь дымку, и воины-крагхи, вытянувшиеся рядом с дверями тронного зала. Ноги не держали. Алька сидела, съежившись, в кресле, крылья неуклюже растопырены в стороны, а в руках — стиснут волчок, портальный артефакт. Все, что у нее осталось…

Хотя нет. Осталась еще надежда, слабая, едва теплящаяся — как и зачарованный медальон, привязанный невидимыми нитями к сердцу Мариуса. Медальон слабо пульсировал теплом, и только поэтому Алька еще знала, что приор Надзора все еще дышит.

Она сидела по правую руку от отца, на возвышении. А там, подле широких белых ступеней, замерла на коленях женская фигурка. Алый шелк платья растекся по каменным плитам, и все это походило на растоптанный мак. Просто пятно.

Арианна молчала, только тихо всхлипывала и заламывала руки. А Алька смотрела сквозь нее и не могла понять — почему? Почему так получается, что, казалось бы, хорошие люди выпускают столько яда, что можно перетравить всю округу? Сама она… нет, не умирала. Но все внутри болело так, словно там поселилась зубастая и когтистая неведомая тварь, и теперь вертится, вгрызается, раздирает внутренности. Не останавливаясь. Час за часом.

Громко хлопнула дверь. В зал, чеканя шаг, клацая когтями по камню, вошел высокий крагх. Он только мельком глянул на Арианну, обогнул ее и быстро поднялся по ступеням.

— Повелитель.

— Говори, — велел Сантор.

Алька вяло удивилась тому, каким мертвым был голос отца.

— Мы нашли в ее комнате это, — и крагх с поклоном протянул повелителю тот самый браслет, который был на Арианне.

Сантор повернулся к Альке и продемонстрировал ей браслет.

— Это он?

— Д-да, — прошептала она. Потом протянула отцу артефакт-волчок, — это ведь не просто сходство. Я думаю, все артефакты изготавливаются по схожим правилам. И если здесь нет артефакторов… Возможно, именно через него Магистр и узнал о наших планах.

Сантор отвернулся, уставился на Арианну.

— Откуда это у тебя?

Девушка всхлипнула, закрыла лицо руками.

— Ку… пила… Клянусь, я не знала, не знала. Не знала…

И тут Альку словно пружиной выбросило из кресла. Тело оказалось быстрее мыслей, она подскочила к Арианне и отвесила той пощечину. Пастырь. Никогда, никогда в жизни она не думала, что поднимет руку на кого-нибудь. Тем более, на беременную.

— Врешь, — из горла выползло змеиное шипение, — врешь ты все. Тогда, когда мы обсуждали… Я помню, на тебе его не было. А это значит, что ты осознанно передала все сведения… Уже потом, когда вернулась к себе.

Голова Арианны мотнулась от удара, а потом отцовская наложница глянула на нее с такой ненавистью, что Алька невольно отшатнулась.

Нет, она никогда не была злой.

Никогда бы не посмела кого-нибудь ударить.

Но сейчас… Вместо сердца — истекающая кровью дыра, и на губах вкус пепла. Вкус праха.

Она запустила когти в роскошные волосы Арианны, повернула ее лицо к себе. В то мгновение она ненавидела Арианну куда больше, чем кого-либо в своей недолгой жизни.

— Говори, тварь. Говори. Иначе я… я прикажу отрывать от тебя куски мяса до тех пор, пока не останутся кости.

— Сантор, — всхлипнула девушка, — Сантооор, наш ребенок… Ты не должен…

— Найдутся те, кто родит мне еще детей, — прошелестел голос крагха, — принесите жаровню и щипцы.

Алька отпустила волосы Арианны и попятилась. Ненависть в зеленых глазах обжигала, заставляла корчиться глубоко внутри, как лист бумаги в огне. И Алька вдруг поняла, что ей совершенно, ни капельки не жаль предательницу. Пусть ее убьют. Пусть. Потому что… страшно даже представить, что сейчас Магистр делает с непокорным приором Надзора.

Снова грохнула дверь, крагхи втащили жаровню, установленную на подставке, полную раскаленных углей.

— Трус, — выплюнула Арианна, глядя на Сантора, — хочешь пытать беременную?

— И буду, — невозмутимо отозвался тот, — пока не скажешь правду.

— Правду?

Арианна дико озиралась по сторонам, ее взгляд блуждал по залу, то и дело останавливаясь на черной жаровне. А потом вдруг рассмеялась.

"Лишилась рассудка?" — Алька сжалась.

Так ведь тогда она ничего не скажет. Ничегошеньки.

Впрочем, даже если они ничего не добьются от Арианны, уже ничего не исправить. Все поломалось, все.

— Будет тебе правда, — Арианна сверкнула гневно глазищами, — да, это я. Да, мне передали браслет на рынке.

— Но почему? — Сантор развел руками, — чего тебе не хватало, женщина? Разве я тебя обижал? Возможно, я и отпустил бы тебя, если б попросила. Но ты… не просила. Ты была всем довольна.

Алька молча наблюдала, как голова Арианны упала на грудь, рыжие волосы рассыпались по плечам. Она оперлась руками о пол, как будто ей было невыносимо тяжело держать вес собственного тела.

— Потому что… потому что вместе с браслетом мне сказали, что от моих сведений зависит, сохранят ли жизнь Авельрону. Потому что я любила его, твоего сына, Сантор, но ты изволил сделать меня своей постельной игрушкой. А я его любила. И люблю. И предала бы еще сто раз, только бы его оставили в живых. Вот она, правда. Нравится?