Детлефу вспомнилось, как в девятнадцать лет он был на экскурсии в промышленной академии, где увидел модель запатентованной Чарльзом Уилсоном в 1956 году туннелепроходческой машины. Это было словно наваждение, он увидел как бы метафору силы, способной проникнуть в суть всех вещей. Для него это был просто идеальный механизм. С тех пор он стал ходить на всевозможные лекции по геологии и механике, так как для него эти области знания имели единую цель: «постичь принципы, преодолеть препятствия, бурить до самой сути».

Детлеф добился известности, улучшив уилсоновскую машину, и тем самым снискал себе славу в профессиональном сообществе. Но ничто за всю его карьеру не произвело на него более глубокого впечатления, чем тот опыт проходки туннеля, который он пережил здесь, на этом острове.

Все в той пещере слышали это. Но что это был за звук? Все это время он пытался найти ответ на этот вопрос, но ему так и не удалось этого сделать. Только после встречи с Сарой он начал думать, что, быть может, ему не следует бурить насквозь все то, что издает непонятные звуки. Некоторые звуки, наверное, могут существовать лишь тогда, когда они исходят из неразбуренных, цельных пластов.

И только сейчас, когда они с Сарой втиснулись в эту маленькую каменную пещеру, его плечо касалось ее плеча, и это было похоже на то, как будто они попали в страну чудес. Ему казалось, что он может слышать шум всей горы сквозь стену в конце этой маленькой пещеры.

Неудивительно, что звуки, издаваемые живым лесом или нетронутой горой, отличаются от звуков выпотрошенной горы. Детлеф взял Сару за руку, словно своим прикосновением хотел донести до нее эту мысль.

В этот самый момент Сара другой рукой ощупывала корни дерева, думая о том, видел ли ее отец за все свои путешествия что-либо подобное этому тропическому лесу. В тот раз, когда он отправился по Миссисиппи, встречал ли он такие деревья по берегам теплого Юга?

На самом деле, у Сары даже не было возможности увидеть тело своего отца. Его друзья уже кремировали «своего Амундсена» к тому времени, когда сообщили ей о его смерти. Он испустил дух в своем любимом месте – во льдах, только в Канаде, а не в Норвегии.

Сара не могла сказать, что не испытывала к нему ненависти. По крайней мере, когда она была подростком, она долгое время думала, что он любил море, рыбу, китов, а позже даже тюленей больше, чем любил ее. Уход матери привел к тому, что Сара оказалась в мире мужчин, мире кровавой резни и неустанного преследования. Ко всему этому она относилась с отвращением. А когда ей было трудно привыкнуть к жизни на море, он никогда не говорил ей ни слова утешения, просто позволял морю мучить ее. Море разлучило ее с матерью, и даже если бы Сара захотела отправиться на ее поиски, ей было бы нелегко вернуться на сушу. Единственный способ, которым она могла наказать своего отца, – отводить взгляд всякий раз, когда он заговаривал с ней, вместо этого глядя на море.

Отец наконец-то разрешил ей начать жизнь на суше, когда ей было пятнадцать, и с тех пор они жили отдельно друг от друга, он в море, а она на берегу. Он всегда был в отъезде, в то время как она без конца работала в своей приморской лаборатории, занимаясь наукой и познавая свободу, которой никогда не могла наслаждаться в открытом море. Когда она занялась океанологией, то понимала море гораздо лучше, чем ее одноклассники. То, о чем преподаватели рассказывали в аудитории, было просто другим способом рассказать о том, что она пережила, вернуться к детству, проведенному в море. Иногда, размышляя о какой-нибудь проблеме в морской экологии, Сара почти слышала, как ее отец разглагольствует о чем-нибудь на борту корабля.

Он регулярно переводил деньги на ее счет, но почти никогда не посылал даже простой открытки. Вскоре после того, как Сара получила степень доктора, она заслужила славу дерзкой исследовательницы. В то время как большинство профессоров спокойно уживались с правительством, Сара стала играть роль «копья знаний» в протестных организациях. Она всегда раскрывала преступные уловки госучреждений или капиталистов, скрывающиеся за буквой правил охраны окружающей среды или псевдонаучностью. Справлялась с любой проблемой, будь то нефтяная добыча в Арктике, добыча метана из гидратов или чрезмерный китобойный промысел под предлогом проведения исследований. Статьи, которые она писала, были настолько основательными, что ученые, защищавшие капиталистов, всегда получали отпор, не в силах противостоять ей. В то время как большинство людей говорили о Саре как о «свирепой», лишь она знала о темных узелках, завязанных в ее детских воспоминаниях.

Когда нашли отца Сары, охотники сначала приняли его за взрослого тюленя, с которого содрали шкуру. Очевидно, его забили до смерти багром, и лицо изуродовали до неузнаваемости. Все зубы выбили. Так как его нашли только через несколько дней после убийства, руки и живот были изъедены. Возможно, тюлени вышли на берег и обкусали его труп, даже не пощадили пенис.

Сам Амундсен в последние годы жизни слыл таким же крутым, как и его дочь, благодаря бурной деятельности по защите окружающей среды. Однажды он семь дней блокировал в Антарктике японского китобойца, замаскированного под научно-исследовательское судно, пока его собственный корабль не протаранили так сильно, что он потерял ход. Он всю зиму провел во льдах, охраняя тюленей, абсолютно незаконно держа на прицеле группу охотников на тюленей, и вынудил их отступить, пока его не арестовали и не обвинили в угрозе жизни и здоровью. Его голова поседела, лицо было покрыто рубцами от порезов льдом, а борода из-за кристаллов соли сделалась твердой, как китовый ус. Его мучила болезнь сердца, поэтому он часто хмурил брови, отчего люди вокруг думали, что он несчастен. Только сам Амундсен знал, что никогда в жизни не чувствовал себя более счастливым.

Его друзья уделили особое внимание рассылке приглашений на похороны китам: обыкновенному полосатику, малому полосатику, ивасевому полосатику, а также треске и гренландским тюленям… Разумеется, никто из них не смог прийти, но его дочь Сара действительно присутствовала на поминальной службе. Старый друг Амундсена, которого Сара звала дядей Хэнком, передал Саре его личные вещи: охотничье ружье, китобойный гарпун, бинокль и подарки на день рождения Сары, которые он так и не сумел отправить вовремя. Все его подарки были одинаковыми: крошечная лодка длиной в три сантиметра, вырезанная из пенопласта, плывущая в синем-синем море внутри хрустальной шкатулки. В лодке сидела девочка, на ее милом крошечном платьице было написано «Сара». На подставке для каждой шкатулки Амундсен написал своим характерным почерком, наклоном похожим на морские волны: «наш Тихий океан», «наш Индийский океан», «наш Северный Ледовитый океан», «наше Норвежское море»… Слово «наш» было выведено особенно жирно, а в конце следовала дата.

– Там внизу наше селение. – Анý повел всех через другой лес, пока они не вышли на опушку и перед ними не открылась широкая панорама. В деревне внизу все еще мерцали огоньки, а вдалеке слабым отражением блестела река Лаку-Лаку. – Это наша деревня, а горы – наша святая земля, ну и наш холодильник тоже.

К этому времени Умáв тоже обнаружила, что Хафáй с ними нет. Она то и дело оглядывалась на темноту сзади, чтобы проверить, не догнала ли ее Хафáй. Она потянула Дахý за руку и сказала, что хочет вернуться. Дахý посмотрел в глаза своей дочери в темноте и неожиданно для себя заметил, что выражение глаз как-то изменилось и уже не было похоже на взгляд раненой птицы.