Я мысленно представил себе картинку знакомства и, в свою очередь, заржал! Это же надо такое! Нарочно не придумаешь! Попов с Герцем до сих пор ничего путного не придумали, а тут какой-то Шниперсон… тьфу! Шнирельман!

— Во-во! — сказал Алексей, — я у него этак ласково спрашиваю: любезный, а кто тебе ЭТО подсказал? А он трясется от волнения, но гордо отвечает: сам, мол, придумал, никто не подсказывал! Блин, у моего лучшего друга Рукавишникова два высокооплачиваемых гения сидят в лаборатории, где одного оборудования на десять тыщщ, и ничегошеньки придумать не могут, кроме выносной антенны и примитивного когерера. А тут такой красавчик, Мойша Лейбович, получающий восемнадцать рублей жалованья, не считая кормовых, придумывает у себя в каморке и, самое главное, собирает из подсобных материалов, купленных за свои деньги, резонансный контур! Ну, идею магнитного детектора, если честно, уже я ему подсказал. Однако он эту идею влет зубами схватил и через три дня готовую схему приволок!

— Ну, тогда он совершенно точно вселенец! — не удержался я. — Ты в курсе, что сейчас само существование электромагнитных волн многими учеными оспаривается. В реальной истории Герц сумел собрать доказательства этого явления природы только в 1888 году, и его статья «О лучах электрической силы» была опубликована только в декабре того же года. И тогдашняя «радиоаппаратура» Герца не годилась ни для чего, кроме лабораторных опытов. Ведь ее реальное дальнодействие измерялось сантиметрами! Хотя и упоминается солидно: «до трех метров». Это сейчас у нас практически готовые изделия, только дальность никакая пока. Но ведь мы свои работы не афишируем. За пределами Стальграда никто не знает, чем у меня Попов с Герцем занимаются. Твоему Шнирельману просто неоткуда взять всю схему приемопередатчика. Поэтому я даже и не представляю, как он мог что-то там этакое «изобрести»! И если он таки изобрел… То первой мыслью, которая должна была у тебя появиться, была бы: «Попаданец!!! Но чей?!»

— Ты это… в Штирлица в детстве недоиграл? — ласковым голосом спросил Алексей. — Развели, панимашш, шпиономанию! Ну, какой дурак будет вселяться в полунищего препода? К тому же представителя дискриминируемой сейчас в империи религии! А если бы я конкурс не объявил? Причем условия конкурса были настолько провокационны, что лично я удивлен отсутствием телепатов-чревовещателей, стремящихся на должность флотских связистов! Короче — мне не веришь — сам со Шнирельманом переговори. Прессани его немного, только без физического воздействия, Ерема твой пускай рядом постоит, желваками на зверской морде поиграет. Но, я полностью, на сто пятьдесят процентов уверен, что гениальное озарение Шнирельмана — продукт этой эпохи.

— Прессани… — хмыкнул я. — Нашел, блин, «кровавую гэбню». Ты его сам должен был предварительно пробить до донышка, а не тащить невесть кого на секретный объект. Пойми: сейчас просто нет научной и технической базы, на основе которых можно реально сделать работающий приемопередатчик… Нет нигде в мире, кроме Стальграда! «Гениальное озарение» Шнирельмана практически равнозначно тому, что мастер Обуховского завода притащит нам «схему атомной бомбы электрическую принципиальную». На том только основании, что Беккерель в 1896 году открыл радиоактивность, а Рентген в 1895-м — свои рентгеновские лучи…

— Да что тут осталось-то, меньше десяти лет? — улыбнулся адмирал. — Признайся лучше, что тебя смущает название новой единица измерения частоты! Это же надо: вместо «герц» — «шнирельман»!

Я, представив себе, как занятно будет звучать такое название единицы в приложении слов «кило» и «мега», начал ржать, как сумасшедший. И ржал почти всю дорогу до Стальграда. Бли-и-и-ин, «гигашнирельман»…

Приехав на завод, я, первым делом, как радушный хозяин, предложил Алексею позавтракать. Но адмирал, отговорившись тем, что успел поесть в поезде, стал настаивать на скорейшем начале испытаний турбины. Понятно, что именно турбины были для него сейчас самым важным. Но я, к его великому сожалению, был вынужден остановить порыв князя начать испытания немедленно.

— Понимаешь, Алексей, я тебя, конечно, ждал и, естественно, подготовился. Но эту штуку невозможно держать в состоянии: «включил кнопку — заработало». Это же прототип, там множество сопутствующей и измерительной аппаратуры. Сейчас вся установка находится в состоянии «Готовность № 2». А чтобы довести всё это сложное хозяйство до «Готовности № 1», потребуется 3 часа. Я немедленно дам команду, но чем занять время, если ты не хочешь перекусить?

— Саш, ну я же не из вредности или врожденной брезгливости отказываюсь от твоего хлебосольного предложения! Я реально сыт! — в доказательство Алексей постучал себя по плоскому животу. — А образовавшееся «окно» предлагаю заполнить осмотром верфей. Очень мне интересно посмотреть на методы скоростной сборки.

Я кивнул, и мы поехали на верфи. Осмотр занял гораздо больше времени, чем три часа. Адмирал старался вникнуть в самую мелочь и пролезть на каждый участок. Только через пять часов Алексей удовлетворено хмыкнул и молча, отряхивая на ходу запачканный мундир, пошел к «Жигулю». Я, жестом отпустив сопровождающих нас на «экскурсии» инженеров, почти вприпрыжку поспешил за князем.

— Алексей, постой, — я поймал адмирала за рукав у самого автомобиля. — Что-то не так?

— Да все нормально, Димыч, расслабься! — устало улыбнулся адмирал. — Отличная у тебя верфь и производственный процесс отлично налажен! Я просто подумал, что будет очень плохо, если мы из-за упертости императора не успеем внедрить все это на флоте. И опять встретим супостата на допотопных коробках, вооруженные героизмом и верой в бога… Жаль, что я скоро ухожу на Дальний Восток и не смогу как следует лоббировать твои изобретения. Ладно, поехали уже турбину смотреть.

Испытания турбины продолжались ровно одну минуту четырнадцать секунд и закончились полным провалом. Сначала полетели лопатки первой ступени, затем второй. Причем «полетели» в прямом смысле этого слова — обломки пробили кожух и веером прошлись по всему помещению. К счастью для всех присутствующих на запуске, вал не успел разогнаться до максимальной проектной скорости вращения. Иначе все живое в здании было бы сметено, словно картечью. Хорошо, что кто-то крикнул «Ложись!» и толпа успела выполнить команду.

Но одними только лопатками разрушения не ограничились. Перекосило вал, а в довершении всех бед рассыпались упорные подшипники.

Когда прекратился треск и грохот, а над головой перестали летать мелкие и крупные осколки, я привстал и огляделся. Все немаленькое здание испытательного комплекса было засыпано густой белой пылью, в которой ворочались тела моих инженеров и членов великокняжеской свиты. Блин, не дай Бог, кого-то зацепило!

Бесполезно пытаясь отряхнуть мундир, рядом со мной поднялся Алексей. Зычным командирским басом, перекрывшим нестройный гул голосов, князь приказал доложить о потерях. Люди вокруг были дисциплинированные — доклад поступил уже через минуту. Повезло — пострадавших не было. Только пыли народ наглотался изрядно, из-за чего всех обуял жуткий кашель. Я увлек всех за собой на свежий воздух. Снаружи тоже хватало пыли — в здании выбило окна, но постепенно все прокашлялись и успокоились. По рукам пошли фляжки с напитками. Я чудом опознал среди белых, словно вывалянных в муке, фигур ответственного за испытания турбины инженера Луцкого и поманил его к себе. Борис тоже не сразу признал хозяина, пришлось прикрикнуть.