Малин потягивается.

– Травмы. Мощное насилие после наступления смерти. У них же почти все кости были переломаны. Что, черт возьми, Берг с ними делал?

– Может, тела попали под лодку? Самира говорила…

Малин перебивает меня:

– Все трое? Не думаю. И почему такие долгие промежутки между убийствами? Если бы это было связано с бандами, торгующими наркотиками, они умерли бы одновременно.

– Не знаю, – признаюсь я.

В коридоре раздаются шаги, и появляется Дайте. В одной руке у него бумаги, большой палец другой засунут за пояс лоснящихся брюк с кривыми складками. Расстегнутая рубашка обнажает поросшую седыми волосами грудь.

Он опускается на стул рядом с Малин, даже не здороваясь.

Я перевожу взгляд на Малин. Она в старых потертых джинсах для беременных и застиранной серой футболке, которая когда-то была белой.

Сегодня людям не важно, как они выглядят.

Они хотят казаться интересными, опасными, дерзкими. Хотят производить впечатление людей, объездивших весь мир, тусивших ночи напролет или работающих в борделях.

Опускаю взгляд на свои костюмные брюки, обтягивающие живот, и начищенные до блеска ботинки.

Дайте прокашливается.

– Улле «Бульдог» Берг совершил покупку на триста сорок крон вблизи кемпинга к западу от Стувшера.

– Откуда нам это известно? – спрашивает Малин.

– Из банка позвонили. Он воспользовался кредиткой вчера в пятнадцать тридцать шесть – впервые со своего исчезновения. И нам повезло. В магазине была камера наблюдения. Коллеги из Ханинге съездили за диском.

Ладде демонстрирует мутные черно-белые снимки мужчины в кепке и солнечных очках. На первом он входит в дверь, на втором стоит перед кассой. Опирается о стол левой рукой и подписывает чек правой. Третий снимок почти идентичен второму, разве что продавец стоит по-другому.

Я прокашливаюсь.

– Молодец, хорошая работа.

Дайте кивает.

– Это мое хобби, – кивает он. – Видеосъемка, – мечтательно говорит он, намекая на то, что мы многое о нем не знаем. Потом хмурит лоб и добавляет: – Но есть одна странность. Он очень долго подписывает чек.

– В смысле? – недоумевает Малин.

– Посмотрите на время.

Он показывает на циферки в углу снимков.

– Не понимаю, – качает головой Малин.

– Улле Берг стоит в той же позиции с ручкой над чеком на втором и третьем снимке, – поясняет Дайте.

– И что такого?

– Камера делает фотографии с интервалом в тридцать секунд. Даже самым ленивым идиотам в бюро находок требуется меньше времени на то, чтобы поставить подпись. И я уточнил у специалистов: время указано правильно.

Глаза Дайте поблескивают. Я вспоминаю, как мы смотрели снимки со взрывами автомобилей, и Дайте демонстрировал свои блестящие аналитические способности. Может, когда хочет.

Не сомневаюсь, что он – отличный полицейский.

– И что это значит? – спрашиваю я.

Дайте почесывает бороду.

– А хрен его знает.

Малин закатывает глаза.

– Может, отвлекся на что-то, – задумчиво продолжает Дайте.

Мы молча смотрим на зернистые фото.

– Лица не видно, – добавляю я.

Дайте кивает.

– Да. Но кассир его узнал. Этого типа хорошо знают в тех местах. Он живет в палатке перед кемпингом, что, естественно, никого не радует. И кассир сказал, что он никогда не расплачивался картой и не знал кода, так что его попросили показать документы. И знаете что?

Я пожимаю плечами, чувствуя, что вопрос риторический.

Дайте понижает голос и достает зубочистку:

– Этот идиот по-прежнему там. В своей палатке. Можно ехать и забирать готовенького.

Мы с Малин едем в Стувшер. В сером микроавтобусе перед нами едут Дайте и четверо вооруженных полицейских.

Я держу дистанцию и мысленно готовлюсь к операции.

Мы с Малин должны ждать у машин, пока Дайте с парнями будут арестовывать Улле Берга. Странно, что нам выделили четверо человек подкрепления для ареста одного, но зато меньше риска.

– Можешь курить, если хочешь, – говорит Малин, поглядывая на пачку сигарет между сиденьями. – Только окно открой.

– Я не курю, – отвечаю я.

Малин с минуту молчит, потом тихо произносит:

– Сегодня мы его возьмем.

Я молча киваю. По опыту знаю, что не стоит говорить «гоп», пока не перепрыгнешь.

Дорога извивается между зелеными полями и пастбищами. Красные домики разбросаны тут и там, как кубики лего. Одинокое облако медленно ползет по ясному небу.

– Почему его называют Бульдог? – интересуюсь я, снижая скорость перед конной перевозкой, сворачивающей к ферме.

– Улле Берга? Понятия не имею. Но могу узнать.

– Не надо. Это не срочно.

Однако Малин уже достает телефон.

– У меня есть номер бывшей девушки Берга. Я пошлю ей эсэмэс.

– Той, которую он избил до полусмерти?

Малин не отвечает. Водит по мобильному тонкими пальцами и убирает его в карман.

Мы проезжаем залив.

Волны сверкают на солнце, на линии горизонта торчат белые паруса, словно морские зубы.

Перед Стувшером микроавтобус сворачивает вправо, Малин бросает взгляд на карту.

– Вот тут, – говорит она. – Надеюсь, он еще на месте.

Я следую за серым микроавтобусом по проселочной дороге и останавливаюсь на обочине.

Полицейские выпрыгивают из микроавтобуса.

За ними выходит Дайте.

Все одеты в гражданское, как туристы. Точнее так, как туристы должны быть одеты, по их мнению, то есть бермуды и рубашки-поло.

В паре сотен метров от нас вдоль берега располагается кемпинг. Фургоны и кемперы стоят ровными рядами. Цветные палатки и складная мебель расставлены рядом. Над входом развевается шведский флаг.

Я паркуюсь, открываю дверцу автомобиля и вдыхаю аромат сена. Жмурюсь от придорожной пыли, поднимаемой ветром.

Мобильный пикает. Малин достает его и смотрит на экран. Потом поворачивается ко мне.

– Бульдог – это порода собак.

– А почему именно бульдог?

– Спрошу, – пожимает плечами Малин.

Мы идем к группе людей в комичных шортах до колен и разноцветных кофтах, окруживших Дайте. Земля сухая, и от каждого шага вздымается облачко пыли.

– О’кей, – объявляет Дайте, закончив брифинг. – По позициям. Начинаем через десять минут. Вопросы?