На причале пусто, за исключением дамы лет шестидесяти, читающей утреннюю газету на лавке у семафора. Она расстегнула блузку, подтянула юбку, скинула туфли и закинула ноги на сумку.

Может, это Ракель?

– Это не она, – читает мои мысли Стина. – Слишком старая. Ракель моложе, лет сорок-пятьдесят.

Белый «Мерседес» паркуется рядом с баром, и из него выходит фигуристая блондинка лет тридцати. У нее пышный бюст и длинные ярко-розовые хищные ногти. Она неуверенно оглядывается по сторонам и наконец подходит к расписанию парома на доске. Поднимает солнечные очки со стразами на лоб и начинает изучать расписание.

В машине остались двое детей лет пяти. Судя по всему, они дерутся на заднем сиденье.

– Это не она, – уверенно заявляет Стина. – У Ракель нет маленьких детей. И с такими ногтями она бы не смогла ухаживать за сыном-инвалидом. Не знаю даже, как эта краля подтирает себе задницу.

Стина смеется над своей шуткой.

Я обвожу взглядом гавань.

Черный «Вольво» паркуется рядом с белым «Мерседесом», и из него выходит женщина с длинными темными волосами, одетая в джинсовые шорты, тонкую белую блузку и вьетнамки.

Она оглядывается по сторонам и выходит на причал. Присаживается на скамейку рядом с пожилой женщиной и ждет.

Я разглядываю машину.

Она выглядит новой. На переднем стекле значок разрешения на парковку для инвалидов.

– Это она, – шепчу я, хоть отсюда нас не слышно.

– Да, возможно, – кивает Стина.

Бьёрн открывает дверь.

– Будь осторожен, – просит Стина.

– Отстань, – огрызается Бьёрн.

Женщина, которая может быть Ракель, сидит, опустив руки на колени. Когда Бьёрн подходит, она поднимается и протягивает ему руку. Потом они садятся и начинают разговаривать.

Ракель жестикулирует, Бьёрн смеется.

– Сколько они будут разговаривать, как думаешь? – спрашивает Стина.

– Не знаю, – отвечаю я. – Сколько обычно длится собеседование?

Стина не отвечает.

Я включаю радио, подозревая, что разговор может затянуться.

Диктор сообщает, что жара продержится еще неделю и что резко возросло количество несчастных случаев в воде. Вчера утонули брат и сестра трех и четырех лет – в купальне в коммунне Норртэлье. Согласно показаниям свидетелей, мать в тот момент была занята своим мобильным телефоном.

– Какой ужас! – восклицает Стина и выключает радио. – Что творится с людьми? У тебя маленькие дети в воде, а ты пялишься в мобильный. Это просто преступление!

Я собираюсь ответить, но тут Ракель поднимается. Бьёрн тоже. Они вместе идут к парковке.

– Что они делают?

– Понятия не имею, – отвечает Стина.

Они подходят к «Вольво».

– Наверное, прощаются, – предполагает Стина.

Но вместо этого Бьёрн обходит машину и садится на пассажирское сиденье.

– Боже милостивый! – шепчет Стина. – Что он делает? Я же сказала ему – ни в коем случае не иди с ней. Почему он никогда меня не слушает?

Черный «Вольво» отъезжает, поднимая облако пыли.

– Поторопись! – велит мне Стина.

Я тороплюсь. Включаю зажигание, переключаю передачу, нажимаю на газ.

Но моя развалюха только кряхтит и не двигается с места.

– Прости, – шепчу я. – Что-то не так. С зажиганием. Иногда она не заводится. Иногда заводится даже на морозе, а иногда…

– Трогай! – орет Стина.

Я снова включаю зажигание. Коробка передач трещит, но автомобиль начинает катиться.

Мы следуем за черным автомобилем, и нам везет: джип окраски милитари въезжает на дорогу между нами, снижая риск быть обнаруженными.

Но тут джип останавливается, и мы тоже.

– Объезжай! – командует Стина.

– Не могу! – кричу я, показывая на встречные автомобили.

– Объезжай!

– Но это же не положено.

Две девушки выходят из джипа, открывают багажник и неспешно начинают доставать сумки.

– Боже милостивый! – выдыхает Стина.

Я нажимаю на педаль газа и объезжаю джип. Это смертельно опасный маневр, и я едва успеваю вывернуть обратно на мою полосу до столкновения с встречным автомобилем.

Я замедляю ход и всматриваюсь вперед.

– И что дальше? – спрашивает Стина.

И потом снова:

– Что?

Я смотрю на проселочную дорогу, извивающуюся перед нами, на тощие кривые сосны у дороги и валуны, торчащие среди кустов.

Черного «Вольво» нигде не видно.

Не знаю, сколько я был в Темноте, но Свет снова вытащил меня наружу.

Я слышу приближающиеся шаги, голоса, смех.

Смех Ракель.

Я снова вернулся в Тело.

Боль в ноге просто невыносимая. От нее хочется плакать, но глаза сухие. Только пот выступает на висках и сердце колотится как сумасшедшее.

Открывается дверь, и входит Ракель в компании парня с длинными светлыми волосами.

Сквозь чуть приподнятые ресницы я не успеваю их разглядеть, прежде чем они подходят ближе и исчезают из моего крошечного поля зрения.

– Можешь присесть тут, – говорит Ракель, и я слышу скрип кресла, в которое садится парень. Снова скрип – на этот раз от табурета, на который садится Ракель.

Теплая рука накрывает мою.

– Это Тео, – говорит Ракель, сжимая мне руку. – Он пришел с тобой познакомиться. Может, он будет у нас работать. Составлять тебе компанию. Читать вслух и ставить музыку.

Губы легко касаются моей щеки. Этот поцелуй жжет, как каленое железо. Меня мутит.

Парень спрашивает что-то про мой нос. Ракель отвечает:

– Ах, да. Юнас питается через зонд. Но тебе не нужно об этом думать. Я этим занимаюсь.

Мне хочется закричать, чтобы они вытащили из моего носа эту чертову трубку, но я не могу. Язык не слушается. И безумная боль заглушает мысли, не дает ничего сообразить.

– Он упал? – спрашивает парень.

– Да, с ним случился эпилептический припадок пару дней назад. Но это только выглядит ужасно. Все заживет.

Капля пота стекает с виска за ухо. Я слышу хлюпающий звук и чувствую что-то холодное на коже руки.

Пальцы Ракель методично втирают крем мне в кожу.

– У него сохнет кожа на руках, – поясняет она. – Я смазываю их пару раз в день. И губы тоже. Тут на тумбочке бальзам для губ.