Мурза знал тайну ключа к этому древнему шифру. Ему ее поведал дед, служивший Железному хромцу чиновником для особых поручений. Вот только прочитать настоящий текст сейчас не представляется возможности. Но скоро, совсем скоро он узнает тайну посланий уруского хана. Гонцы уже в пути, в библиотеке Сарая есть нужные книги.

Ханами Дешт-Кипчака становились, порою, совершенные неучи с трудом выводившие свое имя на послании, но даже у них не поднималась рука на древние тексты, которые начал собирать еще Темучин. Свитки пылились в ханской библиотеке под присмотром нескольких греков, ожидая просвещенного хана. Греки не откажут мурзе, с кем, бывало, коротая длинные вечера, вели философские диспуты и горячо, до хрипоты в голосе спорили о древней истории человечества. Жаль, но за последние десятилетия многие образованные и ученые люди покинули Сарай, перебравшись к осману. Туда, где нашла приют ученая мысль современности — ученые со всего мира шли к султану-осману, провозгласившему, что каждый осман обязан быть грамотным и массово открывавшему школы, покровительствуя философам, историкам, математикам.

При дворе османского правителя сейчас собрался весь цвет цивилизации и скоро Рум — станет центром мира, не пройдет и пары десятков лет, мурза был в этом абсолютно уверен. Сарайский же трон обречен на падение. Это может предсказать любой, кто хорошо знает историю народов властвовавших в мире.

Мурза замер, уйдя полностью в свои мысли, забыв о вине, грамотах и этом гордом урусе. Очнувшись, мурза отпустил застывших служанок и повелительно махнул рукой. Нукеры без слов понимающее своего военоначальника, подхватили пленника и вывели его из шатра, оставляя господина одного. Когда мурза становился задумчивым, ему требовалось уединение и покой. Никто и ничто не должно мешать думам господина. Стража у шатра превратилась в каменных истуканов в полной тишине охранявшим покой господина.

Утром татарский отряд переправился на противоположный берег Дона. Переправлялись обычным способом: срубили несколько плотов, навязали связок сухого камыша, подложили их под плоты, лошади плыли таща за собой плоты, на которые уложили связанных пленников, торбы с золотом и нехитрые пожитки.

Мурза шибко торопился в Крым, если повезет, то он успеет застать папского посланника, возвращавшегося из Сарая. То, что папский легат не отплыл в Рим, мурза знал точно. Франк заболел в пути, и не успел на последний корабль, оставшись зимовать в Кафе. То что путь до Каффы не близкий, мурзу нисколько не смущало. У него сильные и храбрые воины. Тот кто осмелится встать у него на пути — плохо закончит.

Бывшего ордынца всю дорогу мучил вопрос, что мог знать пленник? Пытать уруса мурза не стал — все равно ничего не скажет. Эту породу урусских бояр он знал не понаслышке. У урусов патологически развито чувство долга, верности слову, данному своему князю. Они скорее умрут, чем нарушат клятву. Причем, эта верность, как заразная болезнь. Дети ордынцев выехавших на Русь служить ханам урусов, уже болели этой болезнью. И это не был фанатизм религиозный, эти готовы умереть не столько за своего государя, сколько за свое слово. Дикость. Дикость полная, если не сказать больше. Мурза в свое время много беседовал с выходцами из Руси, служившими царю татар, коих в окружении царском испокон веков было не мало. Ничего вразумительного мурза не услышал, и даже он, обученный разбираться в людях, как никто другой, не смог объяснить этот феномен, как ни старался.

Даже если он не прав и голова уруса ничего не стоит, то после сорванного куша лучше быть подальше от рук урусских князей церкви. Они могущественны, но даже им не придет в голову искать его у османов. А урусы похищение казны не простят, а если еще вызнают, что прошлогоднее нападение на посланцев и хищение казны — дело рук одного и того же человека, то за жизнь мурзы никто не поручится. Князья урусов имеют огромную силу и влияние, но до османов их руки не дотянутся, мурза очень хотел в это верить.

На безлюдном песчаном берегу Дона лежало обездвиженное тело, в котором при внимательном рассмотрении можно было узнать новгородца Прохора. Хищные птицы кружили над добычей, не решаясь начать трапезу. Время от времени, лакомство подавало слабые признаки жизни, и вновь замирало без движения. Ворон, самый молодой из стаи, не вытерпел, плавно спланировал, приземлившись поблизости от новгородца. Птица замерла, выжидая. Потом чуть приблизилась, и вновь оцепенела, уставившись на Прохора. Новгородец пошевелился, прикрывая голову рукой. Птица с карканьем отлетела прочь, на безопасное расстояние. Рядом с ней собрались остальные птички в предвкушении знатного пиршества. Ворон в вновь приблизился к Прохору, кося глазом, готовый моментально сорваться при первой же опасности. Человек больше не шевелился, но жизнь не покинула его — птица это знала точно. Осторожно, ступая лапками по сырому песку, птица добралась до живота человека и резко ударила клювом, оставляя на теле крошечную ранку, начавшую сразу же кровоточить. Птица опять замерла. Вновь клюнула. Опять замерла. Человек не реагировал, тогда над берегом раздалось громкое карканье, и вся стая бросилась к телу.

Вдруг, человек ожил. Рука метнулась к ближайшей птице и крепко ухватила ее за крыло. Птичка отчаянно забилась, пытаясь освободиться, но крепкие зубы человека уже впились в ее грудь. Прохор с урчанием выдирал куски мяса из трепыхавшейся плоти, проглатывал, почти не жуя. Стая ворон, взмыв ввысь, видя гибель сородича, кружила над берегом, громкими криками выражая сове возмущение таким оборотом событий.

Сожрав птицу вместе с костями, Прохор, шатаясь от усталости поднялся на ноги, осматриваясь в округе. Он был один на пустом, безлюдном берегу. Удовлетворившись осмотром, он вытащив шнурок из портов, стал распускать тесемку, связывая шелковые нити узлами. В шнурке у Прохора имелся НЗ — хитро вплетенная тонкая полоска стали. Не первый раз судьба приводила новгородца в руки врагов и он наученный горьким опытом, имел несколько тайников на такие случаи. Вот только жаль, все они остались у татар, Прохора обобрали, забрав его одежду, оставив только порты, да изодранную посконную рубаху.

Вскоре, у новгородца уже имелось длинное удилище с леской, подаренной князем, и крючком. Наловить рыбы для бывшего ушкуйника — плевое дело. Прошка утолял голод, поедая пойманную рыбку живой, вместе с чешуей. Утолив первый голод, новгородец отправился вдоль берега, предварительно подобрав здоровенную палку, за неимением лучшего оружия. Дубина — не сабля и не меч, но все-таки, хоть что-то. Не с голыми же руками идти. А путь для пешего предстоял не близкий. До устья Дона, как… (ну, сами знаете как…)

Пробирался Прохор таким макаром несколько дней, питаясь рыбой, раками. Один раз повезло, сбил камнем непуганую птичку, и сожрал ее с превеликим удовольствием.

Однажды, к вечеру, новгородец вышел на людей. Он долго наблюдал за ними издали, все не решаясь подойти, но запах варева в котелке постепенно сводил мужика с ума, живот реагировал утробным рычанием, непримиримо требуя пищи. Наконец решившись, Прохор медленно подошел к костру с поднятыми в верх руками, демонстрируя миролюбие, дубину свою он оставил в кустах.

Появление чужака всполошило сидящих у костра, все они повскакивали со своих мест, обнажая оружие, которое держали рядом. Кряжистый, седовласый предводитель отдал отрывистую команду, и парочка человек растворилась в ночи, проверяя есть ли кто еще рядом. Дождавшись их возвращения, предводитель успокоился, жестом приглашая остановившегося в нескольких саженях чужака к огню. Прохор не испытывал трудностей общения с незнакомцами. Часть из них говорила по-татарски на плохо знакомом Прохору диалекте, остальные общались между собой по немецки, но одеты были как степняки.