— Обычно да, — улыбнулся он. — Но в особых случаях бывают послабления.

— В случаях наследников, — догадалась я.

Он не ответил, но по хитрому взгляду я поняла, что попала в точку.

— А зачем приезжал твой отец? Или не твой? Или…

— Мой темный отец, — правильно понял мои сомнения Хэйден. — Светлым опасно соваться на территорию империи. Но Виларда Морроубрана я тоже считаю отцом — он растил меня с момента проявления моей тьмы. Я рассказывал: у нас нет чужих домов и чужих семей. Мы один большой клан, который за своих будет биться до конца.

В голосе Хэйдена слышалась гордость. Он восхищался принятыми на севере порядками, воспринимал себя их частью и не просто чувствовал обязанность им следовать, а искренне желал этого. Невольно в душе шевельнулась печаль: за меня никто и никогда не боролся, напротив — всегда прятали, как нечто постыдное. И единственное чувство, которое мне прививали — долг перед родом.

— Все прошло хорошо? — спросила я, гася непрошеные эмоции.

Хэйден не спешил с ответом. Вглядывался в мои глаза и, казалось, видел в их глубине то, чего никто раньше не замечал. Мои самые потаенные надежды.

— Мы не выбираем семьи, в которых родиться. Но мы сами решаем, с кем создавать собственные. Все еще будет хорошо, Лэйни, вот увидишь.

Я кивнула, глотая подступившие слезы. Прижалась щекой к ладони Хэйдена, когда он нежно коснулся ею моего лица, и улыбнулась.

— А с отцом все в порядке, — ответил колдун, увлекая меня на кровать.

Сдвинув свертки, мы сели. Эвис тут же с любопытством зарылась мордочкой поочередно в каждый из них.

— Мы говорили о тебе. — Я вскинула удивленный взгляд на Хэйдена и поймала ответный, полный тепла. — Отец уже знал, что у меня появилась избранница. Теперь он узнал, что ее нужно вывезти из Лунной империи.

— Но разве это возможно до окончания академии?

— Есть только один способ.

На секунду я замерла, пытаясь понять, о чем он говорит. А когда поняла — залилась краской, по ощущениям, до кончиков ушей. Кожа на лице и шее заполыхала, как огонь под ведьминым котелком.

Хэйден тихо рассмеялся.

— Не пугайся так. У Силлерторнов есть амулет, который поможет с имитацией. Он нейтральный, его природу не засекут. А главное, он достаточно маленький, чтобы спрятаться внутри любого украшения. Ни один лекарь не поймет, что отклик поддельный.

Чем дольше говорил Хэйден, тем сильнее разгорался огонь под котлом моего смущения.

— А… а долго…

— Нет. Как наследник рода, я смогу затребовать твоей немедленной отправки в земли Морроубранов, едва мы получим подтверждение от лекарей. Наследниками наследников, — Хэйден усмехнулся такой цепочке, — никто рисковать не станет.

Наследники Хэйдена. Его дети.

От этой мысли стало жарко. Невидимое пламя спустилось ниже: теперь оно полыхало где-то под сердцем.

— А… — во рту и горле пересохло, пришлось сглотнуть. — А если их потом попросят показать?

Хэйден усмехнулся.

— Тогда и будем думать. Главное — вывезти тебя из Лунной империи. Мы не можем рисковать, Лэйни. После зимних праздников у первогодков добавятся занятия еще по трем темным материям.

— Подожди, — я вскинула на него растерянный взгляд. — Ты хочешь вывезти меня так скоро?

— Да. Тянуть опасно. Как только настойка гелиотропа будет готова, мы поможем Ардену. К тому времени отец вернется с амулетом Силлерторнов.

Я слушала, до конца не веря собственным ушам. Всего через пару недель я покину империю? Я буду… спасена?

— Лэйни? — с беспокойством позвал Хэйден. — Что-то не так? Тебя смущают возможные слухи?

Я отрицательно мотнула головой. Нет, меня смущает не то, что все решат, будто я ношу ребенка Хэйдена. А то, что на секунду я пожалела, что это будет лишь притворством.

Громкий шорох заставил нас отвлечься — это Эвис, зарывшись мордочкой в один из свертков, умудрилась застрять. Толстый хвост и короткие лапки недовольно дергались, явно пытаясь за что-нибудь уцепиться.

— Подожди, — я осторожно ухватила зеленое тельце, — сейчас достану.

— Твой кайрош иногда забывает, что умеет оборачиваться? — по-доброму усмехнулся Хэйден.

— Мой кайрош не любит, когда о нем надолго забывают, — улыбнулась я.

Задняя лапа выразительно дернулась один раз. И, судя по всему, это был воздушный «топ».

— Я развяжу? Боюсь, бумага ее поцарапает.

— Развязывай, конечно. Это все тебе.

На секунду я растерялась. Эвис тут же задергалась, требуя вернуться к спасению ее драгоценной персоны. Раскрыв сверток, я освободила ящерицу и перевела взгляд на аккуратно сложенную вещь уютно-серого цвета. Ею оказалось платье, красивое и очень теплое, из тонкой, искусно выделанной шерсти, украшенное россыпью белого жемчуга по вороту.

— Как северянина меня восхищает, с какой стойкостью ты переносишь холод. Но, как твой нареченный, я не могу позволить тебе мерзнуть.

Я оглядела свертки. Сколько их тут? Шесть? Семь? Восемь? И все мне?

— Надеюсь, с размерами угадал, — Хэйден улыбнулся. — Если нет, отправим поменять.

К горлу вновь подступили слезы.

Он не спрашивал, почему я не ношу теплых вещей. Не смущал предложениями дать денег. Не пытался разбередить старую рану ненужными расспросами о моей семье. Он все понял сам. Понял и решил помочь. Хэйден продолжал вести себя так, как вел с первой нашей встречи, — оберегал, ничего не прося взамен.

Бережно отложив платье, я потянулась и накрыла его губы своими. Раньше я не понимала, каково это, когда один человек становится для другого Луной — главным ночным светилом, на фоне которого теряются даже самые яркие звезды. Но теперь я знаю точно. И кажется, я… влюбилась?

Хэйден ушел поздно, и боюсь, именно я была тому причиной. Позабыв все нормы приличия, отринув каждое из правил, которые я, как истинная артиэлла, знаю с пеленок, я позволила себе раствориться в ощущениях. Целовала до исступления, зарывалась пальцами в густые волосы цвета темного шоколада, вжималась бесстыдно в сильное тело. И желала… желала столь многого, что это одновременно пугало и завораживало. По моим венам бежала не кровь — искушение, смешанное пополам с робостью, словно лучшие сорта винограда в дорогом купаже.

Я дышала Хэйденом и не могла им надышаться. Кусала губы, сдерживая стоны, когда он целовал мою шею, и на ощупь, словно слепая, запоминала черты его лица. Скользила по ним подушечками пальцев, губами и шептала его имя.

Если бы Лангария узнала, как низко я пала, если бы увидела, как я задыхаюсь в его сильных объятиях, — она бы прокляла меня. Не смеет артиэлла целовать столь самозабвенно, не должно ей распахивать душу перед кем бы то ни было. И уж тем более ни одна из артиэлл не станет эту душу вручать другому. Но я всегда была неправильной — Недоделком. Вот только сейчас я впервые по-настоящему этим наслаждалась.