— Ну хорошо.

Последовало несколько секунд тишины, разбавленной шорохом движений, после чего сердце Банни чуть не выпрыгнуло из груди, когда вдруг раздался пронзительный женский крик. Симона. Банни сжал мобильник рукой, мокрой от пота.

Голос вернулся снова:

— Пожалуйста, не заставляйте меня проделывать это снова. Я так ненавижу насилие!

— Когда я доберусь до тебя, чокнутый гнилой козоёб, я…

— Отключаюсь, детектив, — почти пропел голос.

— Нет! Я понял. Не надо.

— Можно ли с этого момента ожидать полного и добросовестного сотрудничества?

— Да.

— Хорошо. Теперь к делу. Симона сказала, что у вас имеется то, что мне нужно. Вы понимаете, о чем я?

Банни стал лихорадочно прокручивать в голове все, что говорила ему Симона пару дней назад. Если этот человек искал мести, то он уже получил Симону. Речь может идти лишь об одном.

— О видеозаписи.

На другом конце воцарилось молчание. Возможно, оно продлилось не дольше нескольких секунд, но Банни, слышавшему ток собственной крови в ушах и чью грудь сдавливало от сдерживаемого дыхания, эти секунды показались вечностью.

Наконец:

— Да, детектив. О видеозаписи. Она у вас?

— У меня.

— Тогда сегодня ваш счастливый день. Я обменяю кассету на Симону. От девчонки мне пользы мало, и, честно говоря, она мне уже порядком надоела.

Голову Банни бомбила какофония образов, каждый из которых вызывал спазмы в животе. Он постарался их прогнать. Сейчас важно было сосредоточиться.

— У вас может возникнуть соблазн обратиться за помощью к правоохранительным органам. Настоятельно призываю вас этого не делать. Пока мы беседуем, за вашим домом наблюдает мой коллега. Сэкономлю вам немного времени. Полагаю, вы будете настаивать на личном присутствии при обмене кассеты на Симону?

— Да.

— Досадно, но ожидаемо, — весело пропел голос. — Как мало в мире осталось доверия, вы не находите?

Банни не ответил.

— Как только мы закончим разговор, — продолжил голос, — вы возьмете кассету и выйдете к моему коллеге снаружи, после чего он отвезет вас к…

— Мне нужно время.

Голос зазвучал так, будто отчитывал непослушного ребенка:

— Нет. Симона сказала, что видеозапись у вас. Если это не так, на этом общение закончится.

— Нет… — произнес, Банни пытаясь собраться с мыслями. — Она здесь, просто… мне нужно разбить часть стены, чтобы ее вытащить.

Ему вспомнилось, как один поразительно трудолюбивый наркодилер из Гласневина, обвиненный в покушении на убийство, прятал пистолет именно таким образом. Если бы не металлодетекторы и не сердечная симпатия его жены к тому парню, которого он как раз и пытался убить, то оружие никогда бы не нашли.

В телефоне повисла пауза. Банни догадался, что собеседник взвешивает все за и против.

— Ладно, у вас десять минут.

— Двадцать. У меня ничего нет, кроме молотка, и я сомневаюсь, что ты позволишь сходить к соседям за кувалдой.

— Пятнадцать. Работайте быстрее. Как только наш разговор завершится, бросьте телефон на лужайку перед домом.

— Я не смогу.

— Прощайте.

— Нет, погоди! Я хотел сказать, что у меня нет лужайки перед домом. Я разобью телефон о камни мостовой, если хочешь.

Еще один вздох.

— Ну хорошо. И прежде чем вы броситесь проверять — ваш домашний телефон уже отрезан. Малейший намек на подозрительную активность — и мы исчезаем, понимаете?

— Да.

— Всё, что будет выходить за рамки обычного.

— Хорошо, я понял, просто… не причиняй ей зла.

Банни слышал, как обреченно и отчаянно звучит его собственный голос. Как бы ему хотелось, чтобы все страхи оказались преувеличены.

— Бросайте телефон. Пятнадцать минут уже пошли. Не испытывайте мое терпение.

Звонивший отключился.

Банни подошел к входной двери, открыл ее и разбил мобильник о брусчатку.

Коннор Гилсенен, немного странноватый мальчик лет шести-семи от роду, стоял в некотором отдалении от дома своей бабушки и колотил палкой по мусорным контейнерам на колесиках.

— Зачем вы его разбили, мистер?

— Из-за дерьмового приема.

— О да, я понимаю.

Банни вернулся в дом и захлопнул за собой дверь. Он старался не смотреть по сторонам, однако успел мельком увидеть мужчину, сидевшего в серебристой «Ауди» примерно в пятнадцати метрах от него на противоположной стороне улицы.

У Банни было пятнадцать минут. И ни малейших представлений о том, где искать кассету.

Детектив-инспектор О’Рурк стоял возле третьей скамьи сзади и нервно теребил галстук. Он не любил похороны, однако бывать ему приходилось на многих. Вчера состоялись похороны Дары О’Шэя. Семья настоятельно просила не устраивать полноценное государственное мероприятие, положенное для таких случаев, поэтому единственными полицейскими там оказались он и Каннингем, одетые не по-парадному. Джессика Каннингем была непривычно тиха, даже по ее собственным высоким меркам ледяного молчания.

Для сегодняшних похорон он также не стал одеваться в парадную форму — правда, скорее, по причинам безопасности, а не личных предпочтений. Хоронили Джимми Морана. Сказать, что это представляло собой логистическую сложность, было бы преуменьшением. Похоже, весь квартал Кланавейл набился в церковь Святого Иосифа. Первые два ряда были заполнены родственниками покойного. Скорбящая мать Джимми Морана стояла в центре, опираясь на девушку, которая была, скорее всего, ее дочерью. Позади Моранов места заняли Франко Дойл с семьей, а рядом с ним — Картеры. Эмер выглядела такой же робкой, как и всегда, еще более смущенная присутствием их отца — Донала Картера. Гроб Джимми был закрыт, что вполне объяснимо, учитывая прямое огнестрельное ранение в голову, в то время как гроб Дары О’Шэя — нет. Мертвый О’Шэй выглядел даже лучше, подумалось О’Рурку, чем живой Донал Картер. Его кожа была болезненно-желтого цвета, который существовал в природе только в качестве предупреждения другим. Но он, очевидно, настоял на своем присутствии, а Донал Картер никогда не слыл человеком, которого легко от чего-то отговорить.

Наблюдать за языком тела было завораживающе любопытно: старшие жители Кланавейла подходили засвидетельствовать свое почтение Доналу, младшие — отдавали дань уважения Томми, своему мальчику-королю.

В церкви было невыносимо жарко и многолюдно. Тем не менее пожилой священник явно горел решимостью выжать из редкого заполнения своего учреждения все, что только возможно. Уже завтра на утренней мессе ему повезет, если наберется хотя бы двузначное число прихожан, включая случайно забредших собак.