Я задумчиво разглядывал чертеж.

– Хотите заполнить корпус топливом? А это не опасно?

– Только, если частицы «увидят» свет в диапазоне СО2. А если им его не показывать, ничего не случится. Астрофаги будут в темноте, между двумя слоями обшивки. Дмитрий хочет сделать из астрофагов и маловязкого масла топливную суспензию, которую проще доставлять к двигателям. Думаю залить эту штуку вдоль всего корпуса.

– Идея хорошая, – проговорил я, обхватив пальцами подбородок. – Правда, астрофаги могут погибнуть от физической травмы. Например, если проткнуть их наноиглой.

– Знаю. И уже попросила специалистов из CERN в качестве любезности провести для меня пару неофициальных экспериментов.

– Ничего себе! А что, CERN выполняет любые ваши просьбы? Вы прямо как заместитель Стратт!

– Всего лишь старые друзья и знакомые, – со смехом пояснила Локкен. – Они выяснили, что даже частицы, движущиеся с околосветовой скоростью, не могут миновать астрофагов. Но, судя по всему, не убивают их.

– И в этом есть логика, – заговорил я. – В ходе эволюции астрофаги научились жить на поверхности звезд. А значит, привыкли к постоянной бомбардировке потоками энергии и быстродвижущихся частиц.

Локкен указала на увеличенную схему каналов с астрофагами.

– Радиоактивное излучение будет надежно заблокировано. Главное, сделать достаточно плотный слой астрофаговой суспензии – тогда путь каждой частице преградит клетка астрофага. Одного миллиметра более чем достаточно. К тому же мы не добавим ненужную массу. Ведь изоляционным слоем послужит топливо. И если вдруг экипажу понадобится еще немного астрофагов, что ж, это станет дополнительным запасом.

– Хмм… «запас», который мог бы питать энергией весь Нью-Йорк двадцать тысяч лет.

– Вы это сейчас в уме подсчитали? – Она ошарашенно посмотрела на меня.

– Да, правда, кое-что я для себя упростил. Поскольку мы имеем дело с такими колоссальными объемами энергии, я взял за условную единицу годовой расход энергии Нью-Йорком, что примерно соответствует половине грамма астрофагов.

– А нам нужно два миллиона килограмм! – Локкен взволнованно потерла виски. – И если мы хоть где-то допустим ошибку…

– Тогда, не дожидаясь астрофагов, мы погубим человечество сами, – закончил фразу я. – Да. Я часто об этом думаю.

– И каков ваш вывод? Это самоубийство или реальный шанс?

– Это гениальная идея.

Локкен улыбнулась и смущенно отвела глаза.

Новый день – новое совещание. Кто бы мог подумать, что спасение мира окажется таким занудством? За столом в кают-компании собралась научная группа: я, Дмитрий и Локкен. Несмотря на громкие заявления о своей ненависти к бюрократии, Стратт все-таки назначила начальников отделов и устраивала ежедневные совещания. Иногда процедуры, которые мы особенно не любим, оказываются единственно рабочими.

Стратт, естественно, уселась во главе стола. Рядом с ней я увидел незнакомого мужчину.

– Внимание! Я хочу представить вам доктора Франсуа Леклера, – объявила Стратт.

– Здравствуйте! – Сидевший слева от нее француз нерешительно взмахнул рукой.

– Леклер – всемирно известный климатолог из Парижа. Я назначила его ответственным за мониторинг, анализ и, по возможности, нейтрализацию воздействия астрофагов на климат Земли.

– Всего-то? – пошутил я.

Леклер вяло улыбнулся в ответ.

– Итак, доктор Леклер, – продолжила Стратт, – нам приходят противоречивые сведения о том, чего именно ожидать от снижения солнечной энергии. Вряд ли найдутся хотя бы два климатолога, которые сошлись бы во мнении.

– Вряд ли найдутся два климатолога, которые сошлись бы во мнении о цвете апельсина, – пожал плечами Леклер. – Это, к сожалению, не точная наука. Здесь много неопределенности и, признаюсь честно, работы наугад. Наука о климате еще очень юна.

– Не скромничайте, – возразила Стратт. – Из всех специалистов вы единственный, чьи климатические модели неоднократно оправдывались за последние двадцать лет.

Француз молча кивнул.

– Мне прислали все возможные прогнозы, начиная от незначительных падений урожаев до полной гибели биосферы. – Стратт обвела рукой горы документов, которыми был завален стол. – Я хочу выслушать вашу точку зрения. Вы видели прогнозные расчеты динамики солнечного излучения. Что скажете?

– Это, безусловно, катастрофа, – заговорил Леклер. – Речь идет о вымирании целых видов, необратимых вытеснений биоценозов[118] по всей планете, кардинальных сдвигов в погодных циклах…

– Люди, – нетерпеливо перебила Стратт. – Я хочу знать, как и когда это отразится на людях. Меня не интересует, что будет с ареалом размножения каких-нибудь трехзадых ленивцев и куда денутся все остальные биоценозы.

– Мы – часть экосистемы, мисс Стратт, а не отдельно от нее, – возразил Леклер. – Растения, которые мы поедаем, скот, который выращиваем, воздух, которым дышим, – все это элементы единого целого. И они связаны друг с другом. Гибель биоценозов незамедлительно скажется на людях.

– Понятно. А теперь цифры, – проговорила Стратт. – Мне нужны ощутимые цифры, а не расплывчатые прогнозы.

– Как скажете, – нахмурился Леклер. – Девятнадцать лет.

– Девятнадцать лет?

– Вы просили цифры. Вот вам цифра. Девятнадцать лет.

– И о чем она говорит?

– По моим оценкам, столько осталось до того, как вымрет половина населения Земли. Девятнадцать лет.

После этих слов в каюте стало как-то особенно тихо. Даже Стратт не нашлась, что сказать. Мы с Локкен молча переглянулись. Правда, не знаю, почему, но мы обменялись взглядами. У Дмитрия на лице застыло изумленное выражение.

– Половина? – наконец, выдавила Стратт. – Три с половиной миллиарда человек? Умрут?

– Да, – грустно сказал Леклер. – Теперь достаточно ощутимо?

– Но с чего вы взяли?

– Вот и появился еще один экологический нигилист. Видите, как все просто? Достаточно произнести то, что вы не желаете слышать.

– Только не надо читать мне мораль, доктор Леклер! Отвечайте на вопросы.

– Мы уже наблюдаем серьезные сбои в погодном цикле. – Он скрестил руки на груди.

Прочистив горло, Стратт поинтересовалась:

– Я слышала, по Европе пронеслись смерчи?

– Да, – кивнул Леклер. – И они возникают все чаще. В европейских языках даже соответствующего слова не имелось, пока испанские конкистадоры не увидели вращающийся столб в Северной Африке, назвав его «торнадо». А теперь смерчи бушуют в Италии, Испании и Греции.