Финансовый капитал. Важнейший процесс, радикально изменивший весь облик экономики, происходил в денежно-финансовой сфере. Появление многообразных финансовых инструментов – символов и титулов собственности, форм кредитования и инвестирования, а также развитие фондовых и валютных рынков создало практически безграничные возможности концентрации богатства и власти. Многообразные виды ценных бумаг и механизмов их движения, обмена, трансформации первоначально возникали как дубликаты, или отражения реальных форм производственного и непроизводственного капитала и имущества. Деньги и финансы были одной из подсистем системы управления производством и потреблением. Теперь они стали жить собственной жизнью, все больше обособляясь от сферы производства. Систему «дубликатов» было гораздо легче скрывать от контроля государства и общества. Возникла «виртуальная» сфера богатства и рыночного оборота, где формула «деньги – товар – деньги» превратилось в формулу «деньги – деньги» (деньги делают деньги, минуя стадию превращения в товар). Ее рост многократно обгонял рост реального производства товаров и услуг (ВВП).

Особенно быстро она стала увеличиваться в последние десятилетия за счет «изобретения» многообразных производных ценных бумаг (деривативов). Сертификация (придание легального статуса), секьюритизация, повышение ликвидности «долговых расписок» позволили любому субъекту рынка превращать их в квазиденьги и эмитировать эти квазиденьги, наподобие собственных монет, которые в средневековой Европе могли чеканить любые графства, княжества, герцогства. Сбывается мечта радикальных либералов – разрешить любой фирме, каждому желающему эмитировать свою валюту: за счет конкуренции, естественного отбора, на рынке останутся те, кому можно доверять.

Как предрекал уже 100 лет назад Рудольф Гильфердинг, финансовый капитал в течение XX века развивался гораздо быстрее, чем капитал промышленный (на современном языке, реальный сектор). И по количественным, объемным показателям к началу XXI столетия превзошел его на порядок. Правда, Р. Гильфердинг представлял будущую историю вполне в духе германского социализма как борьбу финансового капитала за «организованный капитализм» против «местно-органиченного» промышленного капитала, носителя конкуренции, то есть стихийности и анархии.

Чтобы понимать значимость для мировой экономики и для самой жизни человеческого рода процессов, происходящих сейчас в финансовой сфере, необходимо представлять себе хотя бы приблизительные масштабы этих процессов.

Приведем количественные оценки по данным за 2005 г. из работы А. Д. Смирнова [62, c. 21–22], который опирается на данные МВФ [63]. Общий объем глобальной ликвидности состоит из 4-х агрегатов, которые измерены в процентах к мировому ВВП и в триллионах долларов. Объем мирового ВВП за 2005 г. при пересчете в доллары по паритету покупательной способности национальных валют оценивается в 61,1 трлн. долл.

• Денежная база составляла 9 % от ВВП, т. е. 5,5 трлн. долл.

• Агрегат «мировые деньги» (по-видимому, имеется в виду показатель М3) – 122 % от ВВП, или 74,5 трлн. долл.

• Секьюритизированный долг – 138 % ВВП, 84,3 трлн. долл.

• Общая совокупность деривативов – 964 % ВВП, или 590 трлн. долл. (к 2008 г. эта оценка поднялась до 860 трлн. долл.)

Таким образом, согласно этим оценкам, общая масса ценных бумаг, обращающихся на финансовых рынках (глобальная ликвидность) в 10 раз больше мирового ВВП, а инструмент, с помощью которого государства пытаются эту массу регулировать, денежная база – в 10 раз меньше ВВП. Реальный сектор оказывается незначительным добавком к живущему самостоятельной жизнью «сектору финансовых услуг».

Это очень важный вывод, который разделяется многими специалистами. Надо сразу оговориться, что количественные оценки, на которых он основывается, далеко не являются общепризнанными. Главный спорный пункт – оправданность включения приведенной оценки объема совокупности деривативов в общую оценку глобальной ликвидности, или финансового капитала. Действительно, большинство видов производных финансовых инструментов, составляющих этот объем, не могут использоваться на тех же основаниях и приносить банковский процент, как традиционные виды ценных бумаг. Если резко завышена оценка деривативов, то должна быть снижена и общая оценка денежно-финансового капитала. Учитывая объем остальных агрегатов глобальной ликвидности (269 % ВВП), следует говорить, что общая оценка денежно-финансового капитала превосходит ВВП не в 10 раз, а только в 3 раза. Тем не менее, этого достаточно, чтобы, глядя со стороны финансистов, финансовая деятельность представлялась не частью системы, управляющей реальной экономикой, а скорее наоборот: экономическая деятельность должна казаться некоей добавочной работой, которой, к сожалению, время от времени приходится заниматься серьезным людям – специалистам по финансам.

Чтобы адекватно оценить роль этого ресурса в экономической и политической жизни, надо учесть также его мобильность. Сейчас любые суммы могут быть переброшены в любую точку планеты за несколько минут. И почти никто этого не увидит. Оценки масштабов, до которых выросла финансовая сфера, а также и события, происходившие на нашей памяти, показывают всем неравнодушным к судьбам человеческого рода, что современные финансовые потоки, часто управляемые коллективными решениями нескольких сотен семейств, могут ускорить или затормозить развитие любого производства, того или иного направления научных исследований и т. д.

В высшем слое мировой элиты интересы и властные возможности представителей финансового и промышленного капитала неразрывно переплетены. Тем не менее, благодаря успехам глобализации – созданию международных надгосударственных финансовых и политических институтов, консолидации многонациональной элиты, завоеванию долларом статуса единой мировой валюты и т. д., можно говорить с определенной долью условности о «победе» финансового капитала над промышленным, которую предрекал Р. Гильфердинг. Ее можно интерпретировать, используя образ многоярусной экономики, как доминирование финансового капитала, его интересов и инструментов на высшем, глобальном ярусе. А представителей промышленного капитала (производственных ТНК) – на следующих по значимости ярусах в силу их отраслевой или местной (территориальной) ограниченности («местно-ограниченный» – термин Р. Гильфердинга). Они в большей степени зависят от государства, где расположены их предприятия.

Конфликты между кланами «банкиров» и «промышленников» (как например, Ротшильдами и Рокфеллерами) вряд ли можно считать устойчивыми и имеющими глубокое историческое значение. Как и само различение этих понятий является довольно условным. И все же, если рассматривать возможности формирования и усиления цивилизационных полюсов многополярного мира, для которых важнейшей проблемой несомненно является сотрудничество с теми или иными частями элиты, более вероятными союзниками или попутчиками должны оказаться представители промышленного капитала (используя термин 20-30-х годов, более «социально-близкими»).

Государство. Единственная институционально оформленная сила, способная (хотя бы теоретически) противостоять финансовой системе в ее стремлении к господству над миром – это государства. Теперь многие транснациональные финансово-промышленные группы уже стали более сильными организациями, чем большинство государств. Государства в настоящее время – лишь один из видов организаций, действующих в социально-экономической сфере. Оно далеко не всегда способно противостоять финансовой олигархии, транснациональным корпорациям, мощным наркокартелям или сепаратистским террористическим организациям. Однако государство – это особый вид организации в обществе.