МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Они уже встречались, а на посмешище его выставили в тот раз, когда Тита Сепеда закатила у себя дома прием по случаю возвращения Гарсиа Маркеса в Барранкилью. Это годах в 1980-х было, она организовала все на широкую ногу, с официантом и прочее. Так вот, приходит Рамон, а швейцар у дверей его не пропускает — вам, говорит, нельзя. «Как это нельзя? В чем дело? Я приглашен». — «Нет, сеньор». Тому аж поплохело в тот день. Ох! Он чуть не плакал. Ну и ушел, хвост поджав. Могу себе представить, как это было шикарно — заполучить к себе в гости Гарсиа Маркеса, он же тогда только-только в Колумбию вернулся. Собрался лишь узкий круг, самые-пресамые-рассамые близкие друзья. Так с тех пор шутка пошла: «Горе мне, горе, один я такой на всю Барранкилью, кто Гарсиа Маркеса не знает». Всякий пролаза, все кто ни попадя приемы устраивали и его приглашали. Он единственный так и не познакомился с Гарсиа Маркесом.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Слушайте, я могу рассказать о своей роли во всем этом, она приводит меня в уныние. В творчестве Габо я не нашел ровным счетом ничего, что исходило бы от меня. Разве что одну вещь он упомянул в своей статейке. Получилось так, что у меня друг был, он резервуар для водоснабжения в Аракатаке строил. И поделился со мной: «Такая жарища стояла неимоверная, что мы по ночам работали и, чтобы листы металлические перетаскивать, все равно перчатки надевали, не то обожжешься — так они за день накалялись». [Габо] это в своей статье пересказал.

ЭДУАРДО МАРСЕЛЕС ДАКОНТЕ. Однажды в Синселехо проходила писательская конференция. Год 1984-й или 1985-й был. Гарсиа Маркес в то время в Картахене жил, а я — в Барранкилье и как раз поехал в Синселехо. Проезжаю через Картахену, останавливаюсь, звоню ему. «Габо, я здесь». Он: «Чудно, приходи на обед». Ладно, иду на обед. А он тогда обычно у своей сестры останавливался, в Бокагранде, потому что только-только туда переехал и еще толком не обустроился. В общем, являюсь я на обед, а он спрашивает: «Эдуардо, как там Аракатака поживает, что слышно?» Я говорю: «Бог с ней, с Аракатакой, я тебе кое-что другое сказать должен: мой дядя Галилео Даконте…» А мой дядя Галилео Даконте умер буквально накануне. «Ах ты господи!» Дядя-то из всей нашей семьи лучшим другом ему был в детстве, они одного примерно возраста. И вот он умер, дядя Галилео. Я спрашиваю Габо, что он сейчас пишет, и он мне немного рассказывает о «Любви во время чумы». И знаете, как получилось? Я потом читал «Любовь во время чумы», уже после, и — на тебе… Одного персонажа там Галилео Даконте зовут. Он — как это у вас называется? Да, кучер у того персонажа, доктора, который падает и убивается. Вот его кучер и есть Галилео Даконте[138]. И я себе вообразил, что раз он это писал в то время, как я к нему в гости пришел… и я ж тогда сказал ему, что дядя умер. И бац! Он тут же вставляет его к себе в роман. И больше того, в рассказе «Следы твоей крови на снегу» есть героиня по имени Нена Даконте, а это ж матери моей сестра, ее всю жизнь так и зовут — Нена, Нена Даконте.

Мы ей как-то говорим: «Знаешь, тетя, а Габо…» — на что она отвечает: «Ах да, этот Габито… Вишь ты. У этого Габито есть память…» Нет. Совсем она на ту героиню не похожа. Она — просто имя и вроде как догадка его о том, какой она могла бы быть.

МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. «Любовь» он пишет между 1982-м и 1985 годами. Гарсиа Маркес выводит там героем выходца из одного старинного семейства Картахены, который уезжает учиться, а потом возвращается. Это Габо воспользовался жизненным опытом моего отца, именно он из Картахены на учебу в Париж уехал, затем вернулся и многое пережил. Это мой отец — Хувеналь Урбино. А вот любовная история в книге никакого отношения к моему отцу не имеет. Совпадает лишь то, что это человек родом из Картахены, из старинного традиционного семейства — в той мере, в какой картахенские семьи вообще можно назвать традиционными, потому что, когда я смотрю на семьи моих знакомых, то вижу: там всегда всего по чуть-чуть намешано. Когда я прочла, то заметила: «Нет, этот персонаж из „Любви во время чумы“ совсем не мой отец». А он мне говорит: «Флорентино — мой отец. Этого мы у него отнимать не будем». И потом еще добавляет: «Мне было интересно как-нибудь преобразовать историю любви моих отца и матери». Думаю, в то время его отец уже был болен. Так что Флорентино Ариса — это его отец, а дама, которую он сделал супругой доктора, — его мама, Фермина Даса. Хувеналь, то бишь отец мой, женится на Фермине, его матери. Моя мама на послеполуденные променады не выходит. Так он все это преобразил в своей любовной истории, вдохновившись любовными романами девятнадцатого века. Потому-то я и утверждаю, что чувствую влияние своего отца, скорее, в стиле романа, ведь он написан как роман девятнадцатого века со множеством персонажей — в духе Бальзака. Там огромное количество действующих лиц. Это как портрет века. Любовная история, конечно, важную роль играет, но не основополагающую. Просто служила ему источником вдохновения. Он всегда стремится писать что-то новое и другое.

Мой отец умер не как доктор Урбино, из-за попугая, но совершенно точно рискнул бы жизнью ради спасения живого существа, — ему дарили кучу разных птиц, и длиннохвостых попугаев тоже, и прочее, что можно принести в подарок. У нас был попугай ара, он свободно разгуливал по дому и звался Гонсало; танцевал и всякое такое.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Агент его литературный говорила мне, что в «Простодушной Эрендире» фотограф с меня написан, но нет… Ну, то есть сходится лишь то, что я фотограф, и он там фотограф, но ничего из того, что я говорил ему, о чем рассказывал, — ничего подобного у него нет. Так что переработка действительности у него присутствует, причем слишком мудреная, и, как я уже говорил, невозможно отследить, что там из чего.

КАРМЕЛО МАРТИНЕС. Я появляюсь в образе Кристо[139], друга Каетано, хотя Габито не дает описания и тем самым оставляет кое-какое место для сомнений. Тот персонаж мог быть мной, а мог — кузеном Каетано, который от рака мозга умер.

ГИЛЬЕРМО АНГУЛО. Когда сам про себя думаешь: «Это я вдохновил его» — остерегайся сильно раздуваться по этому поводу. Надо значительную поправку делать, потому как, по-моему, его самой большой вдохновительницей были его бабушка, и мать, и все семейство. Я встречаю в произведениях Габо какие-то вещи, о которых он мне рассказывал и говорил, что об этом в их семье упоминали. Конечно, Габо все это передает так же, как дома слышал. О той родственнице, например, которая волосы свои расчесывала, а бабушка ей сказала: «Не расчесывай волосы на ночь, потому что, когда ты расчесываешься, корабли с пути сбиваются…» О полковнике из их семьи. Да что там говорить, вся судьба их семейства, со всеми радостями и невзгодами копится у него, и он всю жизнь расходует их перипетии на свое творчество.