непрерывным обстрелом, не очень прицельным, но изнуряющим, не имея возможности расслабиться ни на секунду.

Я уверенно отдавал приказы, гнал прочь усталость, но отчаяние давило все сильней.

Если не сбросить врага с хвоста, то в какой-то момент мы выдохнемся, нас остановят и перестреляют. А как его сбросить, если на руках у нас пяток бойцов, которые не могут не то что бегать, даже ходить, и десяток раненых полегче?!

Котик в какой-то момент все же отстал, решил, что без нас ему безопаснее, и как я мог его за это осудить?

Рассвет застал нас на вершине холма, густо поросшего «глазастыми» елочками.

— Контратака? — предложил Дю-Жхе. — Они точно не ждут.

Даже железный ферини устал, желтое лицо его в серой паутине татуировки осунулось, кожа обтянула кости, узкие глаза запали.

— А смысл? Ну выиграешь ты полчаса, и что? — я махнул рукой.

И тут стрельба донеслась оттуда, откуда мы ее совсем не ждали — спереди.

— Чтоб я сдох! — сердце мое упало.

Я с некоторым трудом оторвал себя от земли, глухо зашуршали ветки, закачались на них «глазки». Чавкнул под ногой раздавленный гриб, носа коснулась вонь свежего навоза, и я выскочил туда, где держали позицию бойцы Макса, которым вот-вот уходить вперед.

Ниже по склону, в серо-зеленом сумраке двигались размытые фигуры.

— Прекратить огонь! — рявкнул я, земля ударила в локти, и лес прыгнул навстречу, когда я дал максимальное увеличение на забрало.

Эх, надо было обзавестись биноклем, был он в списке доступного снаряжения!

Я различил высунувшегося из-за ствола бойца в шлеме и бронезащите, различил на груди символ «Гнева Гегемонии» — сжатый кулак, охваченный языками пламени.

— Это наши! — радость едва не подбросила меня вверх, и я заорал, надсаживая легкие. — Эй, здесь шестая центурия второго манипула третьей когорты!

Но почему карта мне ничего не показала? Я заглядывал в нее перед самым прорывом. То ли в информационной системе начались глюки, то ли подразделение, с которым мы столкнулись, использовало «маскировку» вроде той, что была у Зитирра.

— Егор? — ответил хорошо знакомый голос, и душа моя ушла в пятки. — Вот это номер!

Шадир!

— Всем на месте, — я поднялся, и медленно пошел вперед, расставив руки.

Пусть в одной из них автомат, стрелять из такого положения невозможно, и хотя меня наверняка взяли на прицел, вряд ли убьет на месте, даже если для них я мятежник и предатель.

Две елочки колыхнулись, на открытое место выбрался трибун: забрало поднято, видно покрытое оспинками лицо, свежая царапина на щеке. Он зашагал навстречу и мы встретились строго посередине между их позициями и нашими, рядом с рытвиной, где росло целое семейство грибов вроде того, который я только что раздавил — черные, склизкие, огромные.

— Вот так встреча, — Шадир смерил меня взглядом. — Система ориентации сдохла. Скачет, точно дрессированная лошадка по арене.

— Мы тоже вас не видели, — признал я.

— И что, ты готов признать меня командиром? — спросил трибун. — Или ты сам по себе? Чем ты вообще занят?

— Спасаю собственного ребенка! — в этот момент Обруч, спрятанный в рюкзаке, буквально жег мне спину, несмотря на несколько слоев толстой ткани и на броню.

Желваки набухли на скулах Шадира, и я подумал, что зря брякнул это.

— То есть ты мятежник, — протянул он. — Понятно… Приказы мои значит в задницу?

Я пожал плечами:

— Приказы предателя?

Трибун отшатнулся, словно его ударили.

— Да ты, сам… ты… — запыхтел он, и пальцы на висящем на груде автомате напряглись.

— Что «я»? — от усталости, головной боли и тошноты, терзавших меня после сотрясения, меня понесло, я ощутил странную легкость, которая бывает, когда наконец даешь волю собственному гневу и выпускаешь из себя то, что давно хотел сказать, но сдерживался. — Думаешь, ты убил одного ребенка? Там, дома, да. А здесь ты убил их десятки, сотни.

Удивительно, но даже в этом состоянии я ухитрялся не орать, я не хотел, чтобы нас слышали бойцы, и мои, и шадировы.

Глаза трибуна выпучились, он раздул ноздри, из горла его вырвалось глухое ворчание. Бледное шавванское лицо стало не красным, как у человека, а скорее посерело, и оспинки выступили более явно, стали видны чешуйки, обычно практически незаметные.

— Ты подставлял своих же! — продолжил я. — И они умирали! Бойцы, десятники, все! Дети же их оставались сиротами, без отцов и матерей! Сколько из них умерло после этого?

Шадир открыл рот, но сказать ничего не смог, горло у него по всей видимости перехватило. Лицо его исказилось так, что я подумал — ну все, прямо сейчас пристрелит меня, уложит на месте.

Но в этот момент раскатистая очередь донеслась у меня из-за спины, оттуда, где догоняли нас бриан.

— Ты… ах ты, падаль… — прохрипел трибун. — Да я тебя… что там у вас?

— Аборигены гонят нас всю ночь, а мы тащим раненых, дело такое. Идем к порталу. Есть один на юге, вроде работает.

Он шумно выдохнул, сплюнул в сторону, и слюна, показалось мне, зашипела, шлепнувшись на шляпку гриба.

— Я что-то не так сказал? — я смотрел на Шадира без гнева, страха или презрения. — Расстреляешь меня?

— И не надейся, — трибун поправил шлем, вытер лицо. — Сколько их там?

— Да сотни две.

— Вот мы их и встретим. У меня тут весь манипул. Раненых мне оставишь.

— Э, что? — я растерялся.

Я ждал гневных слов, выстрела, удара — чего угодно, но не того, что Шадир справится с собой и заговорит таким спокойным, деловым тоном.

— Может ты и прав, — он отвел глаза. — Я погубил сотни детей… Но одного, твоего. Попробуем спасти. Мы вас прикроем, а вы идите дальше, и я скажу начальству, что отправил тебя на разведку.

— Спасибо, — я обернулся и замахал руками. — Все сюда, быстро!

Шадир уже командовал своими, и навстречу нам двигались бойцы, я видел знакомые лица, кому-то кивал, улыбался. Вот только кого-то среди них не хватало, кого именно, я понять не мог, и это меня здорово смущало.

* * *

Нужный нам кусок линкора напоминал груду металлолома с пятиэтажный дом.

Тут эффекторы не сработали, и упавший на планету сегмент «Гнева Гегемонии» сплющило и поломало. Удивительно, как после такого уцелел спрятанный внутри портал, и система автономного питания к нему.

— Да, братва, — протянул Ррагат, созерцая представшее нам зрелище: выброшенный ударом вал из земли, поломанные деревья, и вздымающаяся надо всем этих серая перекошенная глыба. — Вообще без понятия, как внутрь лезть… и кто бы нам тему разъяснил?

— Я и разъясню, — проворчал я: у меня были все планы и сечения, надо только их развернуть и посмотреть хорошенько.

— А тут